Красный сектор
Шрифт:
Стараясь не привлекать внимания, Марк уселся за барной стойкой.
– Тебе чего, малец?
– То же, что и всем, – не растерялся Марк.
Патрульный указал парню на терминал и тетрапакеты с различным алкоголем.
Марк оглядел помещение.
В дальнем углу, за одиночным столиком, сидел длинноволосый седой старик, его волосы были грязными и уже сбивались в колтуны, куртка, протертая на локтях почти до дыр, была ему сильно велика. Он смотрел то ли с любопытством, то ли с ненавистью.
Патрульный наблюдал за тем, как Марк покупает спиртное. Заметив количество доступного алкоголя, он произнес:
– Ого. Ведешь трезвую жизнь,
Справа от Марка послышалось тяжелое, вонючее дыхание. Марку захотелось закрыть рукавом нос, но он сдержался.
Старик из наблюдателя решил превратиться в собеседника:
– Можно присесть рядом слабому старику?
– Да, тем более я уже уходить собирался.
– Жаль, тут, как видишь, редко встретишь человека, с которым можно поговорить. Сейчас даже барменов нет, что за чертова жизнь, некому рассказать, что на сердце лежит, нет сочувствия.
– С миром оставайся.
Вдруг незнакомец схватил его за рукав.
– Твоя фамилия, случаем, не Дангал?
Марк отрицательно кивнул.
– Знал я одного человека, вылитый ты в молодости. Мать Леной зовут?
По телу Марка пробежали мурашки. Парень оставил пакет на барной стойке и начал слезать со стула, но безумец его не отпускал, он обнажил тело, указал на гниющее пятно в районе живота и замер. Глаза старика бегали из стороны в сторону, и наконец, сквозь скрежет и смрад гнилых зубов, он произнес:
– Передай своему отцу, что он заплатит за все, что сделал со мной.
– Не могу. Он погиб на войне.
– Твой отец живее всех живых, малец.
В зале воцарилась тишина. Патрульные стражи правопорядка покидали бар.
Марк отдернул руку и, освободившись, направился к выходу.
Он был в замешательстве от произошедшего. Если отец жив, почему не ищет нас? Нет, должно быть, этот старый пьяница спятил, но как он узнал имя его матери? Загадка. На улице слышался звук шагов, погружающихся в погребальное эхо безжизненной атмосферы, но, если прислушаться внимательнее, можно было различить далекий шепот десятков нейтральных разговоров, которые засоряли пространство словами, лишенными смысла и эмоций. Дорога простиралась перед глазами. Широкий асфальтированный ковер, остывший от солнечной жары, яростно отражал свет футуристических рекламных вывесок, расположенных на стенах многоэтажек. Вместо радостных, дружелюбных посланий, сообщения на рекламных щитах напоминали отчаянные крики запуганных душ: «Покупай!», «Конформируйся!», «Следуй правилам синего сектора!». Серые лица редких прохожих были лишены счастья, а на их горбатых плечах висела тяжесть самоубийственной рутины. Марку захотелось человеческого тепла и общения, а вместе с тем предсказуемости и спокойствия. Ноги сами вели его в уже знакомый двор. Углы заброшенных зданий хранили темные тайны прошлого. Обглоданные временем и войной стены многоэтажек указывали Марку путь. Улица за улицей оставались за его спиной. Постепенно движение замирало и, находясь в спальном, тихом районе, где не было ни прохожих, ни неона, Марк свернул в небольшой переулок, подобрал с дороги камешек и бросил в окно. Спящее здание отчасти ожило. В одном окне на секунду появился свет. Видимо, она забыла, что в такое время нельзя его включать. Саша появилась в окне, улыбнулась и исчезла. Парень хотел уже уходить, как вдруг дверь подъезда отворилась, и он увидел ее. Она выбежала в дневной тунике и штанах,
– Ты сумасшедший, тут вокруг камеры, и нас увидит патруль!
– Мне все равно. Я хотел тебя увидеть.
Она улыбнулась.
– Я знаю одно место, пошли.
В глубине заброшенных гаражей, среди обломков старых автомобилей и пыльных инструментов, была укрыта обломком внешней части крыла самолета небольшая дверь. Саша отодвинула его и открыла дверь ключом. В шалаше было тесно и темно.
– Это гараж моего деда. Он собирал всякий хлам. Когда-то здесь кипела работа. Дед занимался ремонтом машин. Я с детства помню запах масла и звук моторов. Сейчас это место для меня наполнено другим смыслом. Смотри.
В абсолютной темноте раздался щелчок кнопки, и посреди каморки возник свет. Горел светильник в виде камина. Он был небольшой, высотой сантиметров тридцать, а шириной вполовину меньше. Внутри решеткой были расположены пластмассовые дрова, как бы горящие в огнях светодиодов. Саша положила моток завалявшейся ткани, и они устроились рядом с камином.
– Я прихожу сюда, смотрю на огонь, и, на мгновение, мне кажется, что не существует никого и ничего на свете. Ни зла, ни добра, ни серых костлявых лиц людей, ни секторов, ни разделений. Есть только я.
В минуты отчаяния я смотрю не по сторонам, не цепляюсь за людей. Я смотрю вглубь себя.
– И что ты там находишь?
– Стихи. Просто сочиняю и запоминаю. Записывать мне негде. Пересказываю их каждый день, чтобы не забыть.
– Пластиковой тетради и ручки у тебя нет?
– Нет.
– Ты учишься?
– Училась. Пришлось бросить.
– Почему?
– По семейным обстоятельствам.
– И чем ты занимаешься?
– Пока ничем.
– А почему не пойдешь учиться?
– Давай не будем об этом. Мне не хочется об этом говорить.
– Ну хорошо, мисс загадка. Давай я расскажу о себе. Мы с другом разработали проект по выращиванию растений и озеленению земли. Завтра будем его защищать и надеемся получить финансирование от синего сектора. А еще живу с матерью, которая вечно лезет во все мои дела и стремится спасти всех во вселенной, поэтому наш проект может быть под угрозой. Она неисправима… Все еще верит, что можно кого-то держать под контролем. Смешно, правда? Как человек может быть таким близким и далеким одновременно? Ну, а что до твоей? У тебя есть мама? Папа?
– Маму мою убили во время войны у меня на глазах, хотели и меня, но один офицер за меня заступился. Они ушли, и я осталась одна в квартире с мамой, лежащей в луже крови, и не знала, что делать. Поначалу казалось, лучше б они меня тогда убили вместе с ней, а потом я привыкла жить одна.
– Мне очень жаль твою маму, правда. Прости, что спросил.
– Ничего. Все в прошлом.
– Ты живешь одна?
– Нет, с отцом, но я и о нем не хочу говорить. Не спрашивай больше ни о чем, пожалуйста.
– Хорошо.
Искусственное свечение камина наполняло каморку теплом. Светильник мигал, отбрасывая тени на стены, словно настоящие языки пламени веселились в ритмичном танце. Лицо Саши выражало тихую глубинную грусть, но от этого выглядело не менее привлекательным. Марк задумался о том, как развеселить девушку в этот вечер, чтобы хотя бы временно избавить ее от внутренних печалей. В его голове возникла шутка. Ее абсурдность и простота казались странным анахронизмом в их угрюмом мире.
– Саша, – начал он осторожно, – Знаешь ли ты, почему роботы не создают пары?