Красный шатёр
Шрифт:
В девять лет мальчики в Египте завязывают свой первый пояс, с этого момента они уже не ходят обнаженными. Когда Ре-мосе достиг этого возраста, ему пора было отправляться в школу, чтобы стать писцом. Нахт-ре решил, что местные учителя недостаточно хороши для его племянника, и отправил того в Мемфис, в знаменитую академию, где можно было получить самое лучшее образование. Там учились сыновья могущественных писцов, и ее же в свое время окончил и сам Нахт-ре. Однажды брат свекрови объяснил мне всё это в саду. Он говорил нежно и сочувственно, ибо понимал, как сильно огорчит меня расставание с сыном.
Следовало упаковать вещи, и Ре-нефер отыскала
Я наблюдала за подготовкой, словно бы со дна темного колодца. Всякий раз, как я пыталась заговорить с сыном, глаза мои наполнялись слезами, а горло сжимала судорога. Ре-мосе изо всех сил старался утешить меня.
– Ну что ты плачешь? Я же не умираю, ма, - сказал он мне с детской серьезностью, которая еще больше огорчила меня.
– Я вернусь с подарками для тебя, а когда стану великим писцом, подобным Ба, то построю тебе дом с самым большим садом во всех южных землях.
Сын обнял меня и взял за руку; это было за несколько дней до его отъезда. Ре-мосе высоко держал подбородок, чтобы я не подумала, что он боится или огорчен, хотя, конечно, он оставался всего лишь маленьким мальчиком, впервые покидающим родной дом.
Я поцеловала его на прощание в саду возле пруда, где он когда-то удивлялся рыбам и смеялся над утками, а затем Нахт-ре взял племянника за руку и увел прочь.
Я наблюдала, как они покидают дом, с крыши, зажимая рот тканью. Наконец-то я могла дать волю слезам и долго рыдала, пока не почувствовала себя полностью опустошенной. В ту ночь давний ночной кошмар вернулся во всей своей силе, и я снова была одна в Египте.
Глава вторая
С момента рождения сына вся моя жизнь вращалась вокруг него. Меня интересовало лишь его счастье, мое сердце билось ради него, я радовалась его радостям, а он был таким золотым ребенком, что мне даже не приходилось тревожиться или сердиться.
Когда Ре-мосе покинул родной дом, я почувствовала себя даже еще более одинокой, чем до его рождения, когда только приехала в Египет. Салим был моим мужем на протяжении всего лишь нескольких недель, и память о нем постепенно уменьшилась до печальной тени, скользившей по моим снам, но Ре-мосе был со мной на всю жизнь. Он заполнил мои сердце и душу, все мое время - словом, материнство целиком захватило меня.
Разглядывая в пруду свое отражение, я увидела, какой стала за эти годы: на меня смотрела незнакомая женщина с тонкими губами, вьющимися волосами и маленькими круглыми глазами. Как мало я походила на своего смуглого красивого сына, который выглядел скорее как его дядя и стал, согласно желанию Ре-нефер, принцем Египта.
У меня было мало времени, чтобы размышлять об одиночестве, поскольку следовало чем-то заняться в большом доме Нахт-ре. Хотя Ре-нефер всегда была добра ко мне, мы так и не сблизились по-настоящему, и мне казалось, что молчание между нами становится тягостным. Я редко заходила в дом.
Я устроила себе место в углу сада, под навесом, предназначенным для хранения
Садовники не возражали против того, чтобы им помогала женщина. Я много работала, и они оценили мою ловкость в обращении с цветами и фруктами, которые я собирала для кухни. Я не искала общества и так часто отказывала мужчинам, что в конце концов они перестали проявлять ко мне внимание. Если я встречалась с родственниками, наслаждавшимися тенью сада, мы кивали друг другу, но ограничивались лишь вежливым приветствием, не вступая в разговоры.
Когда из Мемфиса получали известия о Ре-мосе, Нахт-ре сам приходил ко мне, чтобы сообщить, что пишет о нашем мальчике его учитель Кар. Таким образом я узнала, что Ре-мосе освоил нечто под названием кеймт всего за два года; мне объяснили, что это основа письма, а выучить столько иероглифов за короткий срок - выдающийся успех и свидетельство того, что мой сын взлетит высоко, возможно даже, будет служить самому царю.
Ну а что касается его возвращения домой, то об этом и речи не шло. Ре-мосе пригласили на охоту вместе с сыновьями наместника, и, разумеется, он не мог отказаться от такой удачи. Затем мой сын получил награду за достижения в учебе и стал помощником самого Кара, а потому в те недели, когда другие мальчики поехали к родным, остался в школе.
Один раз Нахт-ре и Ре-нефер совершили паломничество к могиле своего отца в Мемфисе, а заодно и навестили Ре-мосе. Они привезли мне от сына горячий привет и, вернувшись, долго рассказывали о том, как он изменился за эти четыре года: вырос (стал ростом выше Нахт-ре), научился красиво говорить и обрел уверенность в себе. Они также продемонстрировали мне свидетельства его учености: керамические черепки с надписями.
– Смотри, - сказал Нахт-ре, указывая пальцем на изображение сокола.
– Видишь, как умело он рисует плечи Гора?
Они подарили мне некоторые из этих сокровищ, созданных рукой моего сына. Я берегла их и показала Мерит, на которую аккуратные надписи произвели должное впечатление.
Я была в восторге от того, что мой сын умел различать смысл этих загадочных знаков, и уверилась, что он непременно станет великим человеком. Возможно, он будет служить жрецам Амона или даже наместнику большой провинции. Разве Нахт-ре не сказал, что Ре-мосе может попасть и ко двору царя? Однако все эти мечты не заполняли моих рук и не приносили отраду глазам. Я знала, что мой сын растет и взрослеет, и боялась, что при следующей встрече мы с ним будем чужими людьми.
Я могла бы бесследно исчезнуть за те долгие годы, и никто бы даже не заметил этого, кроме Мерит. Но Мерит была занята своими делами, и я ничего не предпринимала, чтобы сблизиться с этой женщиной, не давала ей оснований полюбить себя.
После рождения Ре-мосе повитуха в течение нескольких недель приходила ко мне каждый день. Она меняла бинты и приносила бульон из костей вола для укрепления сил, а также сладкое пиво, чтобы в грудях было больше молока. Мерит массировала мне плечи, если те болели и мне трудно было поднимать ребенка, она помогала мне вставать на ноги и готовила ванну с ароматизированной водой, а потом заворачивала меня в новое полотенце.