Красный шатёр

Диамант Анита

Ее отец служил писцом при храме бога Ра, и жизнь его семьи протекала легко и весело.

Ре-нефер вспоминала каждого слугу и раба, которые жили в доме во времена ее детства. Она говорила о своей матери Неббетани, которую, в общем-то, совсем не знала: та умерла в родах, когда Ре-нефер была совсем еще малышкой. Девочке запомнилось, что Неббетани была очень красивой, всегда носила роскошные наряды и украшения и частенько принимала ванны с ароматическими маслами.

Моя свекровь делилась чудесными историями из своего детства и юности, вплоть до той недели, когда

она покинула Египет, чтобы выйти замуж. Подготовка к отъезду была грандиозной, для нее собрали большое приданое. Ре-нефер подробно перечисляла, сколько тканей было в сундуках и сколько драгоценных камней у нее на пальцах и на шее, рассказывала, как плыла на барже до самого моря.

Я подалась вперед, надеясь узнать подробности о ее жизни в Сихеме, услышать историю рождения Салима или случаи из его детства. Но Ре-нефер остановилась на том моменте, когда впервые вошла во дворец мужа. После этого оживление ее исчезло; свекровь уже более не улыбалась и лишь смотрела перед собой пустым взглядом. Она ничего не говорила мне о Ханаане, о муже и о том, сколько раз ей довелось рожать. Она ни разу не упомянула Салима, как будто бы у нее никогда и не было сына с таким именем, словно бы он не жил на свете, не любил меня и не умер у меня на руках.

Почувствовав, что в молчании Ре-нефер пульсировала боль, я потянулась, чтобы сочувственно коснуться ее руки. Однако свекровь отстранилась и принялась с веселой улыбкой щебетать о всяких пустяках: о том, как красивы пальмы и как преуспел в жизни ее брат, ставший главным писцом и старшим жрецом Ра. Я снова уставилась на воду и не поднимала глаз, пока мы не прибыли в Фивы.

Великий город был залит сиянием заходящего солнца. На западе фиолетовые скалы окаймляли зеленую долину, усеянную ярко окрашенными храмами и знаменами зеленого и золотого цвета.

На восточном берегу стояли великолепные дома, храмы и множество маленьких беленых зданий, и всё это отливало розовым и золотым, по мере того как солнце отступало за скалы на западе. Я увидела белые навесы на крышах и призадумалась: интересно, что за люди живут там, выше всех прочих горожан?

Улицы, которые шли от реки, были шумными и пыльными, и мы быстро миновали их, стараясь достичь места назначения до наступления темноты. Запах лотоса усилился, когда стал угасать свет. Нехеси спросил у прохожего дорогу к дому писца Нахт-ре. Тот указал на большое здание, стоявшее рядом с одним из величественных храмов на восточном берегу.

Голая девочка открыла большую полированную дверь дома и, моргая, уставилась на трех незнакомцев. Ре-нефер потребовала провести ее к Нахт-ре, своему брату. Но изумленная малышка лишь молча смотрела на нас, приоткрыв рот. И было чему удивляться: перед глазами ребенка предстали египетская дама в грязной пыльной одежде, с ненакрашенным лицом и без всяких украшений, а также высокий чернокожий стражник, с мечом на поясе, но босой и еще одна женщина, явно чужеземка, в платье не по фигуре и с головой, склоненной так низко, что можно было заподозрить, будто она скрывает какое-нибудь уродство вроде заячьей губы.

Маленькая служанка не двинулась

с места даже после того, как Ре-нефер повторила просьбу. Тогда Нехеси открыл дверь и сам прошел в большой зал. Хозяин дома завершал дневные дела, на коленях его лежали свитки, а возле ног сидели помощники. Он с недоумением и страхом воззрился на Нехеси, но потом, увидев Ре-нефер, вскочил, роняя документы, и бросился обнимать сестру.

Когда руки брата обняли ее, Ре-нефер заплакала - это не были слезы облегчения и радости от воссоединения с семьей, но горькие рыдания матери, чей ребенок коварно убит. Ре-нефер буквально завывала на груди у перепуганного брата. А затем она опустилась на колени и дала волю своему горю.

Ужасные звуки привлекли внимание всех, кто находился в доме: поваров и садовников, пекарей и детей, а также его хозяйки. Нахт-ре поднял сестру и уложил ее на свое кресло; слуги принесли ей воды и стали усердно обмахивать веерами. Все взгляды были обращены к Ре-нефер; она взяла брата за руки и рассказала ему заранее приготовленную историю о пережитой трагедии. Она поведала, что ее дом был захвачен варварами, имущество разграблено, родные убиты и вообще вся ее жизнь разрушена. Она рассказывала о бегстве из Сихема, о разыгравшемся на море шторме и о том, как мы добирались в Фивы. Когда Нахт-ре спросил ее о муже, она ответила:

– Он умер. И мой сын тоже!
– И снова разразилась слезами.

Женщины присоединились к ее плачу, открывая траурную церемонию, а у меня по спине пополз холодок.

Брат снова обнял Ре-нефер, и она продолжила свою повесть.

– Нехеси - мой спаситель, - сказала она, указывая на телохранителя, который стоял рядом со мной.
– Я должна была умереть, но его сильная рука и мудрость избавили меня от гибели. Он вывел меня из Ханаана, меня и вот эту молодую женщину, которая была супругой моего сына и которая носит во чреве моего внука.

При этих словах все взгляды обратились к моему животу, и я невольно прикрыла его руками, защищая ребенка.

Мне всё это представление показалось довольно глупым. Я знала на египетском языке не слишком много слов, которым научил меня возлюбленный: названия частей тела, неба и солнца, заката и восхода, хлеба, вина и воды. Ну и еще я знала слова любви.

Но египтяне - люди весьма артистичные, и благодаря их богатой мимике и оживленной жестикуляции я достаточно хорошо понимала развитие истории. Я смотрела в лицо Ре-нефер и догадывалась, какие новости ей сообщают: их отец скончался, младший брат был далеко, а любимая подруга (или сестра?) умерла в родах.

Еще я поняла, что Нахт-ре сделался таким же преуспевающим человеком, как и прежде их отец.

Я стояла у двери всеми забытая, пока не потеряла сознание. Очнулась я некоторое время спустя, в темноте, на приятно пахнущей постели на полу, рядом с кроватью, на которой мирно спала Ре-нефер. Вероятно, все остальные тоже спали. Тишина была такой глубокой, что если бы я сама не прошла днем к дому по шумным городским улицам, то подумала бы, что нахожусь посреди пустынного луга или где-нибудь на вершине горы.