Красный вереск
Шрифт:
Олег сердито сопел. Потом вдруг спросил:
— Если я сейчас встану и уйду — меня будут удерживать?
— Нет, — с искренним удивлением ответил Олегу Йерикка.
— А почему я не ухожу?
— Не знаю, — улыбнулся рыжий горец. — По глупости?
— Хрен с ним… Ты почему не уходишь?
— Я? — недоумённо спросил Йерикка. — А совесть? — ответил он без рисовки.
— А если бы тем, кто против нас, предложили разойтись по домам — они бы что сделали? Только в жизни, а не в кино? Им бы тоже совесть не позволила?
— Шутишь?!
— Ну вот и весь спор, — махнул рукой Олег. — Мы воюем за совесть.
— Говорил, — согласился Йерикка. — Да ты не обращай внимания, это я размышляю вслух… Прав ты, конечно.
— Да это не я, это вы правы! — возразил Олег. — В моих местах как раз мнение бытует, что в любой войне виноваты обе стороны и справедливых войн не бывает.
— Как же вы там живёте?! — то ли в шутку, то ли всерьёз ужаснулся Йерикка. Олег развёл руками:
— Да так… Время дурное.
— Времена не выбирают, в них живут и умирают, — грустно оказал Йерикка. Олег кивнул:
— Это я слышал. Верно… Но мы можем выбирать, как нам жить и умирать. Вот я и выбрал, а от того, как мы живём и умираем, меняются сами времена… О блин, я начал философствовать! Что осталось — научиться играть на гуслях и отрубать головы мёртвых врагов? Этот мир пагубно воздействует на мозги, точно. Я рациональный мальчик из рационального времени, где ценности измеряются в баксах… надо это почаще повторять, а то совсем гикнешься… Мне поесть сегодня дадут, или тут все считают, что на ночь вредно наедаться?
— Вольг, Святомир, Данок, — скомандовал Гоймир, — на подмену. Ужин оставим вам… А ну-ка — есть и ложиться, одно по утру за зевотой не различим ничего!
Выходить под дождь не очень хотелось, и Олег подосадовал на Гоймира. Впрочем, как месть такой шаг — поставить его часовым перед едой — был бы слишком мелким, и Олег поднялся, как и все названные, оделся, перебрасываясь шуточками с остальными — и вышел под дождь.
Странно, но белая ночь всё равно оставалась достаточно светлой, хотя у дождевые тучи буквально лежали на перевалах да и ниже. Распрощавшись с «товарищами по несчастью» Олег отправился к своему посту — менять Тверда, который, конечно, совсем вымок и замёрз.
Мальчишка шагал, почти не прячась — камни, дождь, сырость, всё это создавало трудности не только для визуального наблюдения, но и для техники, которой, судя по всему, обладали данваны. Высохнуть толком одежда, не успела, мокнуть оказалось не так уж страшно. Правда, настроение после непонятного разговора с Йериккой так и не исправилось, а тут ещё лезли мысли о Бранке… и потом пришла ещё одна, пугающая мысль — Олегу по казалось, что воспоминания о здешних прошлых, событиях вытесняют из памяти воспоминания о доме, о родителях. Август начался, что они там? На миг вспыхнула острая досада на себя — и чего он ввязался в это дело?! Страшно подумать, а если его правда…
Думая обо всём этом, Олег не переставал, тем не менее, смотреть по сторонам. Почудилось движение — оказалось, большой песец драпал от человека, мелькал, оборачиваясь, среди камней… Ну, по крайней мере, тут есть не только враги, мокрые облака, мшистые камни и вереск…
Впереди
Ноль реакции. Что он, уснул, что ли?! Олег обошёл камень — никого. И только обходя глыбу второй раз, мальчишка понял, что Твёрд уснул очень крепко.
Край плаща и нога в чуне торчали из-под вереска чуть в стороне от камня. Сперва Олег не понял, как это могло быть, а потом, холодея, разворошил кустики — кто-то искусно прикрыл ими лежащего на спине Тверда, вот только поторопился…
Горло часового было перерезано от уха до уха — в один мах, точно и ровно, как бритвой. Крови не было — её смывал дождь, и разрез чернел, как широкий приоткрытый безгубый рот. Оружия убитого никто не трогал.
Олег не ощутил страха. Он лишь отпрянул и присел за камнем, оглядываясь и прислушиваясь. Промытая дождём рана на горле Тверда по-прежнему стояла у него перед глазами, но это был не страх, нет.
Твёрд умер недавно. На дожде он ещё не успел остыть. Тот, кто его убил, был не просто вражеским солдатом — такой не смог бы подобраться к горцу, чуткому, как зверь. И убийца был не далеко. Вернее всего, он даже видел его, Олега.
А кто идёт за снимающим часовых?!
…Вереск спас Олега — и, наверное, всю чету. Ещё не восприняв толком шороха, Олег пригнулся и перекатился через плечо, а удар, который должен был снести ему голову, пришёлся в камень, высекая бледные искры.
Олег вскочил быстрым движением, продолжавшим кувырок.
Напавший на него стоял в трёх шагах, не дальше — ростом чуть повыше Олега, одетый в какой-то пятнистый балахон невообразимого цвета, у которого непонятно где начинались и кончались штаны, куртка, капюшон, маска; в прорезях её поблёскивали серые глаза. На широком ремне висели какие-то штуки, но в правой руке — клинок над плечом — убийца держал то ли меч, то ли тесак: короче меча Олега, но шире, с лезвием в виде лаврового листа.
Вот и всё, что успел рассмотреть Олег. Чутьё заставило его отпрянуть в сторону, одновременно выхватывая меч и камас.
Вовремя. Сверкающий, отточенный до бритвенной остроты диск с отверстием посередине — непонятно, откуда он и взялся в левой руке нападающего! — с тонким злобным посвистом сорвался с его пальца и отлетел от камня. «Вот чем он убил Тверда!» — мелькнула мысль, а потом стало уже не до мыслей.
В каждом движении, в каждом повороте тела нападавшего сквозила странная, безжалостная пластика. Он тёк, словно был сделан из воды, непонятным образом удерживающей человеческую форму и не утратившей своих свойств. Воплощённая смерть надвигалась на Олега — существо, не осознававшее своей гибельности, потому что гибельность эта стала неотъемлемой частью натуры. Широкий клинок казался продолжением руки… и одновременно, как это ни дико звучит, нападающий сам был частью клинка. Олег не мог вонять, кто главный в этом союзе. Движения оружия и неотрывный взгляд серых глаз гипнотизировали и подавляли волю. Олегу стоило больших усилий сбросить липкую паутину оцепенения — и атаковать первым.