Красобор
Шрифт:
— Вот так штука! — покачал головой Микола. — Выходит, я арестован. Тогда, наверное, и Андрея надо взять. Ведь это он меня на эту работу направил.
— Андрей? — растерялся Федос.
— Конечно. Туда, говорит, за околицу, к ямам да траншеям, зеленую массу подвезли. Лошадьми трамбуют ее, колесным трактором, а ты давай следом за ними гусеницами пройдись.
— А зачем же в яму?
— Так это ведь все знают: сенаж.
— На какой сенаж?
— Утрамбуют массу, пленкой специальной покроют, сверху торфокрошкой, землей засыплют. Консервы получатся.
— Ничего
— Нет, брат, дудки. Как свеженький, сохранится. Конечно, если быстро уложишь и утрамбуешь хорошенько. Еще и хлебом пахнуть будет. Сенаж — это, брат, корм первый сорт. Видишь, сколько ям и траншей кругом?
Оглянулся Федос — и правда: еще несколько ям глубоких.
— Так почему же ты здесь один?
— Не один — с трактором. У него силенок — будь здоров! А люди обедать пошли. Колесный трактор на заправку поехал. Я остался, потом пообедаю. Всем-то сразу нельзя: сенаж может не получиться, если приготовленная зеленая масса наверху залежится. Ее как можно скорее закрыть нужно… Вон, видишь, и второй трактор на подмогу идет.
И верно: широкой полевой дорогою двигался к силосным ямам трактор «Беларусь». А из деревни, деловито шагая, спешили колхозники.
Федос шмыгнул носом, переступил с ноги на ногу и проговорил:
— Знаешь что, Микола, ты никому не рассказывай.
— О чем?
— Ну, о том, что я… тебя не пускал… Обещаешь?
— Конечно, Федос, о чем речь. Пусть мой трактор жеребенком станет, если проговорюсь.
— Дай слово!
— Даю два.
Посылка
На имя Федоса Малашевича пришла посылка. Почтальон вручил извещение.
После обеда Федос с тетей Настей отправился в село, в почтовое отделение.
Почта занимала половину дома под новой шиферной крышей. В другой половине был медицинский пункт. Сюда однажды Сергея водили, когда он крыжовника объелся.
Обычного барьера и широкого стекла с окошечками не было. Просто низенькая деревянная перегородка, стол, шкаф, два кресла.
Девушка, сидевшая за перегородкой, ответила на приветствие и придвинула к себе ящичек, перевязанный веревкой, на которой было несколько больших сургучных печатей.
— Паспорт у вас есть? — спросила девушка.
Федос сперва не понял, к кому она обращается. Потом покраснел. Потому что его впервые в жизни, как взрослого, назвали на «вы». И еще потому, что паспорта у него еще все-таки не было.
— Может, я за него распишусь? — спросила тетя Настя.
— Нет, — ответила девушка. — Тут ясно сказано: для Малашевича Федоса. Пусть сам и распишется.
— А с паспортом как же? — заволновалась тетя Настя. — У меня ведь с собой нет его…
— Вас я знаю. Его, — девушка глянула на Федоса, — его тоже в нашем селе уже знают. Напишем: «Лично известен».
— Вот и хорошо! — с облегчением вздохнула тетя Настя.
— И я вас тоже знаю, — сказал Федос девушке. — Вы — Сергея сестра, и он на вашем велосипеде катается.
— Точные
Федос заторопился, засуетился. То ли перо было непривычное, то ли из-за чрезмерного старания, но он даже язык высунул, выводя свою фамилию.
Настроение испортила последняя буква «ч». Ее хвостик предательски поехал в сторону. А когда Федос попытался это исправить, с пера соскользнула здоровенная клякса.
Только этого и не хватало!
Федос закусил губу. Девушка не закричала, не замахала руками. Даже корить не стала, как обычно делают взрослые: «Такой большой, а…» Покачала головой, взяла бумагу из рук Федоса, осторожно промокнула, что-то надписала и выдала посылку.
Несли посылку вдвоем — на палке; продели ее под шпагат и держали каждый за свой конец.
Дома ящик открыли. Там оказался виноград. И еще — письмо, в котором мама настоятельно просила, чтобы Федос тепло одевался, не ходил утром по росе. И, не дай бог, не перегревался бы на солнце, а сидел бы где-нибудь в тени. Под виноградом в целлофановом мешочке лежали два платочка — Марыле и тете Насте, рубашка для дяди Петруся, красивый галстук Андрею, цветной пояс — Миколе.
— Виноград пускай в ящике останется, — сказала тетя Настя. — Будешь понемножку лакомиться.
— Не-ет! — возразил Федос. — Это не так вкусно. Положите его в буфет. А после ужина на стол поставьте. Пусть все едят. Мне только две кисточки нужно: Сергея и Лену угостить.
Тетя Настя ничего не сказала. Только обняла Федоса, прижала его к себе и поцеловала в лоб.
Адъютант деда Макара
После ужина тетя Настя дала всем по кисточке винограда с крупными прозрачными ягодами.
— Рано созрел, — заметил дядя Петрусь, рассматривая бледно-желтые зернышки.
— Болгарский, — с видом знатока уточнил Федос. — Оттуда каждый год к нам в город привозят.
— Чего только землица не родит, — приговаривала тетя Настя, смакуя каждую виноградинку.
— Ну, ладно, хватит вам! Я тоже вас могу угостить, — сказал Микола и, вытащив из кармана, развернул свой пояс с блестящей золотистой пряжкой. — С кого начнем? С Федоса?
— Хитренький! Сперва сам попробуй!
В эту минуту дверь отворилась и в хату вошел высокий худой старик с глубоко запавшими глазами на темном морщинистом лице.
Старик поздоровался, снял шапку, сел. Федос увидел, что волосы у него седые.
Едва старик заговорил, Федосу сразу стало понятно: это — дед Макар, сторож колхозного сада. Приходился он каким-то дальним родственником тете Насте и был, вероятно, человек интересный: его имя, как сразу вспомнил Федос, часто вспоминали в доме.
Мужчины поговорили о том о сем, но вот дед Макар сказал:
— Пришел я к тебе, Петрик, на несколько зарядов пороху одолжить. Вороны, чтоб их грипп с аппендицитом, житья не дают, целыми стаями на яблони набрасываются. В правлении колхоза обещали патронов готовых купить. Да пока там расшевелятся, воронье не одну яблоню обберет.