Красота спасет мымр
Шрифт:
– Похоже, ты угадала правильно, кавалер привез барышню домой, – сказала Ирка, проводив взглядом исчезающую в подъезде пару. – Непонятно только – к кому домой?
– К ней, к ней домой, – уверенно кивнула я, спешно расстегивая свою сумку и деловито в ней копошась. Мне срочно нужна была оранжевая помада, которую я время от времени использую для наведения глянца на свой бумажник из рыжей телячьей кожи. – Говорю тебе, Ромашка через пару минут выбежит из подъезда и поедет в студию. Видишь, он ведь даже такси не отпустил, машина так и стоит возле дома!
Наблюдая
– Ромашка из подъезда выбежит, а ты, наоборот, туда забежишь, так?
Я энергично кивнула, но ничего не ответила, потому что в этот момент старательно рисовала себе жирной апельсиновой помадой старомодные губы «сердечком».
– Такие губы сейчас не носят, – заметила Ирка.
– Вот именно, – немного невпопад ответила я, открывая автомобильный бардачок.
Помнилось мне, что там среди прочего мелкого хлама с незапамятных времен, а именно – с лета, валялась коробочка с пудрой темного тона. В августе Ирка ездила к морю и здорово загорела, поэтому припудривала нос темной пудрой, которая перестала быть актуальной уже к концу сентября. А теперь вот опять пригодилась!
Я открыла пудреницу, повозила в ней пуховкой и щедро измазюкала свою физиономию бронзовой пылью.
– Ну и морда у тебя, Шарапов! – воскликнула Ирка.
– Дай мне свою кофту, живо! – скомандовала я.
Уловив в моем голосе волнение, свойственное актеру, готовящемуся к выходу на сцену, подруга смекнула, что пришло время для небольшого шоу, и безропотно стянула с себя вязаный жакет на молнии.
Ирку это коричневое шерстяное одеяние обтягивало, а на мне болталось, что должно было смотреться довольно печально. Думаю, я сделалась похожей на сильно исхудавшего шарпея! Тем не менее подруга сочла нужным любезно сказать:
– Тебе к лицу!
Это был весьма сомнительный комплимент, но я поняла, что Ирка имела в виду мое новое «сценическое» лицо – желтушно-коричневое, с криво нарисованными губами в форме геморроидальной куриной попки, и потому не обиделась. Сказала только:
– А теперь чехол снимай!
– Чехол с чего? – не поняла подруга.
– С него! – сказала я, тыча пальцем через плечо в спинку своего сиденья.
Должна сказать, что в машине моей подруги очень интересные чехлы. Те, что напялены на передние сиденья, здорово смахивают на крупноразмерные комплекты нижнего белья! Та часть, которая укрывает спинку, – один в один трикотажная майка с широкими лямками, только цвет у мануфактурки нехарактерный для белья – оранжево-красный.
Не дождавшись помощи от некстати опешившей подруги, я сама стянула верхнюю половинку чехла со спинки сиденья и напялила ее на себя поверх Иркиной кофты.
– Теперь ты похожа на тех теток в оранжевых жилетах, которые смазывают и чистят трамвайные рельсы! – заметила подруга.
– Отлично! – я полезла из машины и уже снаружи спросила: – У тебя в багажнике какие-нибудь инструменты есть?
– Какие инструменты?
– Музыкальные! – рявкнула я. – Ирка, не тупи! Открой багажник, я сама посмотрю,
Через минуту в руках у меня была потрепанная брезентовая сумка, бренчащая железом. Заглянув в нее, я опознала среди прочего металлолома неизвестного мне назначения одни только гаечные ключи, да еще высмотрела в уголке торбы рулетку.
– То, что надо! – обрадовалась я. – Мне бы еще какую-нибудь замусоленную мягкую тетрадочку и обкусанный карандаш!
Ирка молча достала из своей собственной сумки большую записную книжку и широким жестом с треском вырвала ее из кожаной обложки с металлическими уголками.
– Мягкая тетрадочка, – сказала подруга, показывая мне бумажную серединку блокнота.
Потом она скрутила получившуюся тетрадку в тугую трубочку и небрежно поелозила ею по запыленной крыше машины. Блокнот сразу приобрел весьма несвежий и потрепанный вид.
– Замусоленная мягкая тетрадочка! – Ирка вручила мне безжалостно изувеченное писчебумажное изделие, после чего вынула из сумки шариковую ручку и тоже протянула ее мне со словами:
– Считай, что это карандаш. Извини, но я не буду его обкусывать!
– Гениально! – искренне восхитилась я, бросая тетрадку и ручку в брезентовую сумку с инструментами.
Под сумкой на дне багажника обнаружилась видавшая виды вязаная шапочка черного цвета. Я коршуном спикировала на нее и без раздумий натянула на свою голову.
– Ужас! – совершенно искренне содрогнулась Ирка. – Пятидесятилетняя тетка из малообеспеченных социальных низов!
– Люмпен-пролетарша с больной печенью и неизжитыми воспоминаниями о бурно проведенной молодости, – подтвердила я, мимоходом присев у правой дверцы и заглянув в боковое зеркальце машины.
– Мымра! – подытожила Ирка.
В этот момент из подъезда многоэтажки рысцой выбежал озабоченный Рома Чашкин. Он направлялся прямо к ожидающему его такси, но сесть в машину не успел.
– Гражданин, стойте! – непререкаемым тоном гаркнула я, подлетая к Ромашке, и с размаху опустила перед ним тяжелую брезентовую торбу с инструментами – создала преграду, чтобы собеседник не удрал раньше времени! – Вы из какой квартиры?
– Я-то? Я из шестнадцатой, – как я и рассчитывала, машинально ответил Ромашка.
– Из шестнадцатой? – я нахмурила свое «желтушное» чело. – У вас проверки еще не было! Дома кто-нибудь есть?
– Хозяйка дома, – кивнул Ромашка.
– А вы, значит, не хозяин? Тогда можете идти! – я развернулась и зашагала к подъезду, радуясь тому, что Чашкин меня не узнал. Значит, Джульетта тем более не узнает!
Прикинув, что двенадцатая квартира находится всего лишь на третьем этаже, я не стала ждать лифта и, как выяснилось, правильно сделала. Уверяя меня, что хозяйка шестнадцатой квартиры сидит дома, Рома Чашкин ошибался. Барби вовсе не намеревалась оставаться в своем кукольном домике! Выпроводив Ромео, она тут же собралась уходить. К счастью, Джульетта тоже не воспользовалась лифтом, так что на площадке между вторым и третьим этажами мы с ней и встретились.