Краткая история смерти
Шрифт:
Иногда, во время путешествия по леднику, небо вновь серело и сыпался снег, но всякий раз недолго. Хотя порой Лори просыпалась поутру и видела, что следы от полозьев засыпаны свежим снегом, столь же часто они бывали ярко освещены солнцем и напоминали бритвенные порезы. Лори видела, как они тянутся далеко-далеко словно черты на восковой табличке.
Однажды, после того как целую ночь дул несильный, но упорный ветер, она вылезла из палатки и обнаружила, что земля усыпана тысячами снежных шариков размером чуть больше горошины. Они лежали вдоль защищенной от ветра стороны гребней и были такими хрупкими, что распадались на кристаллы, стоило их тронуть. Лори никогда не видела ничего подобного. Даже вибрации шагов было достаточно, чтобы они рассыпались, поэтому Лори старалась не подходить слишком близко.
«Не убить их», — вот как
Когда она нагрузила снегоход, направление ветра слегка изменилось, снежные шарики выкатились из-за гребней. Они неслись по сверкающему ледяному полю, как мыши. Лори завела мотор и поехала дальше, на северо-запад.
Она знала, что приближается к кромке ледника. Трещины и расколы во льду появлялись все чаще и чаще. Она замедляла ход всякий раз, когда видела расселину, и осторожно подавалась вперед, пока «плавники» не касались противоположной стороны, — тогда Лори понимала, что можно двигаться дальше. Пару раз она теряла равновесие, и снегоход чуть не переворачивался, — приходилось отъезжать назад и искать место, где трещина сужалась.
На дне одной из расселин она заметила темную ниточку воды. Через несколько минут показалось углубление во льду, и Лори остановилась, чтобы заглянуть туда. Примерно в десяти футах внизу был прудик. Лори видела, как вода поднимается и опускается, всякий раз замирая на несколько секунд, словно грудь спящего великана. Лори не сомневалась, что это океан. Она достигла точки, где шельфовый лед начал превращаться в паковый, разламываясь на куски размером с милю, которые сталкивались друг с другом, когда течения носили их туда-сюда. Станция находилась всего в паре дней пути.
Лори ехала с удвоенной энергией. Немногочисленные облака, висевшие в небе на рассвете, рассеялись, воздух был чист и прозрачен настолько, что подводило чувство расстояния. Вечером вдалеке показалось здание с низкой крышей и квадратными стенами, и сердце у Лори бешено заколотилось. Она прибавила ходу, но станция внезапно исчезла из виду. Лори включила увеличитель на ветровом стекле, но так ничего и не увидела и слезла со снегохода, чтобы оглядеться. В десятке шагов от левого полоза она обнаружила загадочный объект. Это оказалась коробка из-под сока. С низкими стенками и квадратной крышкой. Спереди змеился знакомый красно-белый логотип «Кока-колы», а внизу стоял слоган: «Прекрасный вкус колы… в соке!» Наверное, коробку выбросили по пути через ледник. Кто-нибудь из ученых со станции или Пакетт и Джойс.
На мгновение Лори захотелось подобрать коробку и взять с собой, но потом она ощутила прилив раздражения и немного отступила, чтобы разбежаться. Коробка лопнула от пинка и прочертила на снегу длинную прямую линию.
Лори села на снегоход. Случившееся воскресило в ее памяти некогда слышанную историю о девочке, которую держали в комнате без горизонтальных линий. Она позабыла, осуществили ли этот эксперимент на самом деле, или всё придумали, но стены комнаты, насколько припоминала Лори, были расписаны черными вертикальными полосами, а пол и потолок создавали иллюзию, что полосы продолжаются. Когда девочке исполнился год, ее перевели в другое помещение. Она научилась распознавать вертикальные формы, но не горизонтальные, поэтому, когда малышку сажали на стол или на платформу, она ползла, рискуя свалиться с края, зато ни за что не врезалась бы в угол или в ножку стула. Подобное состояние продолжалось месяц, а потом правильные зрительные ощущения наконец восстановились.
Эксперимент должен был доказать что-то из области человеческого восприятия, но Лори, хоть убей, не могла вспомнить, что именно.
Насколько она могла судить, опыт доказывал лишь одно: ребенка нетрудно одурачить. И кого этим удивишь?
В тот же день, когда последний лучик солнца исчез за нагромождениями льда, Лори снова увидела нечто в ветровом стекле — приземистый объект на самом краю горизонта. Он странно сиял в меркнущем свете, то появляясь, то исчезая, пока снегоход скачками преодолевал гребни. Поначалу Лори решила, что это мираж — или, хуже, еще одна коробка из-под сока.
Но потом она заметила прожектора по бокам — две панели, испускающие ослепительный белый свет. Они освещали здание со всех сторон, и на сей раз сомнений не оставалось: Лори наконец достигла станции.
5
ВОЗВРАЩЕНИЕ ДОМОЙ
Смерть изменила Мэрион Берд. При жизни она вечно уставала — когда разговаривала, когда ела, когда думала, вспоминала, мечтала, предчувствовала,
Но потом появился вирус, и она умерла, и внезапно все изменилось.
Мэрион начала ценить вещи, которыми разучилась наслаждаться, — музыку, танцы, свежий ветер, который холодил шею, когда она собирала волосы в высокую прическу. Напряжение постепенно покидало мышцы. Она с радостью ждала каждого следующего утра.
А еще рядом был муж. Казалось совершенно естественным, после всех пережитых перемен, что она вновь его полюбит.
Например, Мэрион слышала, как он полощет бритву в раковине, а потом постукивает ею о край — тук-тук-тук, — и знала, что сейчас он откашляется, вытрет лицо и лишь потом, высморкавшись в салфетку и осторожно расправив полотенце на вешалке, обратится к жене с каким-нибудь вопросом. Эта неизменная церемония в прошлом обычно наполняла ее отчаянием, но теперь Мэрион была в восторге.
— Известно что-нибудь о Лори? — кричал он, и она отвечала:
— Пока только слухи. Может быть, ближе к вечеру, Филип. Нужно ждать и искать.
Заведенный порядок вещей работал как часы.
Лори была единственным ребенком. Она отправилась в длительную деловую командировку, когда разразилась эпидемия. Она проводила какие-то исследования, касающиеся окружающей среды, на другом конце света, и родители понятия не имели, что с ней стало. Они не успели попрощаться, и им даже не хватило времени, чтобы позвонить или отправить электронное письмо. Лори исполнилось всего тридцать два — она еще не была замужем и не ведала усталости. В том же возрасте Мэрион уже бросила учебу, полдесятка раз влюбилась и разлюбила, познакомилась с Филипом и решила, что определенный период жизни подошел к концу. В первый раз у нее случился выкидыш, потом она родила дочь, которую назвала Лори в честь Лоры Инглз Уайлдер [2] , пять лет растила ее дома, затем отправила в детский сад и стала работать на полставки секретарем в юридической фирме. Мэрион решила, что стала женщиной, и, по правде говоря, вспоминая себя в те годы, она всегда вспоминала женщину, с полностью сформировавшимся женским умом, с полной гаммой женских ощущений. Может быть, именно поэтому, думая о Лори, мать невольно представляла ее маленькой девочкой?
2
Лора Инглз Уайдер (1867–1957) — американская писательница, автор серии книг для детей о жизни семьи первопроходцев времен освоения Дикого Запада.
— Давай сегодня сходим в «Бристоу», — сказал Филип из ванной.
— Утром или днем? — уточнила Мэрион.
— Ну… утром, наверное, но если ты хочешь подождать…
— Нет-нет, утром — это очень хорошо, я только надену туфли получше.
Туфли были еще одной вещью, о любви к которой она уже и забыла. Мэрион приобрела почти двадцать пар, с тех пор как умерла, включая роскошные кожаные сапоги на шнуровке и туфли на шпильке, с зелеными завязками, обвивавшими лодыжки словно ветви жасмина. Именно обувь в отличие от украшений, солнечных очков и прочих приманок так называемой женской моды заставила Мэрион понять, отчего люди красят волосы и делают татуировки. По той же причине, по какой птицы вплетают в свои гнезда обрывки ниток и куски полиэтилена, — исключительно ради удовольствия, которое получаешь, украшая что-либо. Выбрав туфли — темно-синие, без каблука, удобные, но красивые, — она взяла сумочку и вернулась в гостиную. Филип еще был в ванной, поэтому Мэрион посмотрелась в зеркало, висевшее у входной двери, и стерла пальцами остатки лосьона из-под глаз. Она старалась сохранять бесстрастное лицо. Мэрион не любила видеть саму себя улыбающейся, хмурой, смущенной или сердитой. Эмоции любого рода всегда беспокоили женщину, они, казалось, превращали лицо в карнавальную маску. Иногда, даже когда Мэрион не изучала свое отражение, когда просто размышляла или болтала с друзьями, она понимала, что прячется под той или иной личиной, и немедленно ощущала легкий дискомфорт, который искажал все черты, как будто в лужу бросали камень. Мэрион всегда сомневалась: то ли ее лицо распадалось на части, потому что она чувствовала себя неуверенно, то ли она чувствовала себя так неуверенно, оттого что оно распадалось на части…