Краткая история Турции
Шрифт:
Он не добавил больше ни строки о «необычно гостеприимном сгорании на костре страсти». Раз турки восстановили против себя Байрона и Делакруа, они получат настоящий бой. Молодой Уильям Эверт Гладстон [31] в свое время специально учился этому.
30
Перевод
31
Уильям Эверт Гладстон (1809–1898) – британский политик, деятель Либеральной партии. С 1868 по 1894 год четыре раза занимал пост премьер-министра. (Прим. ред.)
Европейцы имели романтические представления о Греции как о наставнице классического Рима, и это вдохновляло французов в XVII веке. Отчасти немецкой националистической реакцией на это и на доминирование Франции стала необычайная структура старых немецких предложений, с глаголами в конце и с придаточными предложениями – длинные фразы, где прилагательное с причастием идут впереди существительного. В наши дни немцы, воспитанные на журнале «Шпигель», не могут легко следовать этому языку, и в Берлине Канта учат на английском.
Северная Европа сходила с ума по Элладе, а после Наполеона здесь возникло множество безработных военных, которых можно было нанять на службу. У греческих же купцов имелись деньги: Кальвокоресси и Маврогордато вращались в масонских кругах Лондона, Парижа и Санкт-Петербурга. Самым худшим из того, что сделали турки, стало то, что они заставили отвернуться от себя. Не стоило создавать врагов, тем более среди высокопоставленных семей, типа российских Воронцовых, состоявших в родстве с высшими фамилиями Англии. Ненавидеть турок стало хорошим тоном.
Существовала в этом, конечно, некая степень притворства – добрая старая английская традиция. Когда дело дошло до зверств, греки отплатили туркам той же монетой. Но и тогда, и позже мусульманские жертвы оказались забыты. Кроме того, греки усиленно создавали себе положительный имидж, в то время как турки, horresco referens, нет. Снова и снова они вынуждены были защищаться, говорить, что цифры преувеличены – в любом случае это было их ошибкой. Правда также и то, что, несмотря на поддержку европейскими лидерами греческой независимости, они слишком хорошо понимали, что конец Османской империи принесет огромные проблемы, как это и случилось на самом деле. Меттерних из Австрии, ярый реакционер, не имел иллюзий: по его словам, Греция оказалась «приговорена к жизни».
Большая часть националистической легенды являлась подделкой. На самом деле Византия была разрушена итальянцами, а не турками, которые, если и были как-то причастны к этому делу, то скорее спасли империю. Древнюю Грецию разрушили кельты после Александра, а затем она была снова уничтожена в VIII веке славянами. Вновь ее эллинизировали византийцы, и греческие националисты до сих пор не могут договориться, то ли они являются эллинами, то ли – духовно – византийцами. Греческие крестьяне доныне говорят на сильно испорченной форме языка, которая сохранилась в церквях. Вдобавок кровь большинства жителей полуострова была разбавлена влахами – пришедшими сюда скотоводами, относящимися к румынам или албанцам, которые в основном расселились на месте бывших Афин.
Очень скоро греческий мятеж перерос в гражданскую войну, соперничающие группы бандитов усложняли ее, но на деле восставшие имели преимущество только на море, потому что были лучшими моряками, чем турки. Последние не умели правильно вести артиллерийский бой на волнующемся Эгейском море: выстрелы шли либо слишком высоко, в небо, либо слишком низко, в море. На суше существовало что-то вроде колеблющегося равновесия. С началом сезона турецкие войска являлись с севера, заставляя греков откладывать свои ссоры – но эти ссоры начинались снова, когда кампания заканчивалась, и туркам приходилось уходить обратно при приближении зимы.
В 1826 году произошла внезапная перемена: Мехмет Али из Египта отправил в Грецию с армией и флотом своего сына Ибрагима-пашу, и мятеж начал утихать. Романтики встрепенулись.
32
Речь идет о короле Оттоне I, 17-летнем сыне Людвига I Баварского, посаженном на греческий трон по соглашению европейских держав после убийства президента Каподистрии и гражданской войны 1831–1832 годов. (Прим. ред.)
Тем не менее для османов независимость Греции стала потрясением всей системы. А далее пришло еще одно обстоятельство. Мехмет Али теперь стал главой большого процветающего государства и установил прекрасные отношения с французами, которые хотели использовать его для расширения собственного влияния на Ближнем Востоке. Мехмет Али тоже лелеял амбиции захватить Сирию – в конце концов, владения правителей Египта до его завоеваний Селимом I простирались далеко в Анатолию. Юго-восточная часть Анатолии, примыкавшая к Сирии, когда-то была римской провинцией Киликия – Кампестрийская равнина доныне богата хлопком, а Трахейя, горная и дикая ее часть, имела большую стратегическую ценность.
Мехмет Али бросил вызов Махмуду II и в 1831 году, уверенный в поддержке французов, атаковал его. Опять армия Махмуда II потерпела поражение, и теперь египетские войска угрожали Константинополю. Это создало для русских проблему, которую они так никогда и не смогли разрешить. Предполагалось, что Турция – их традиционный противник. Теперь же она оказалась перед риском захвата профранцузским альянсом, то есть ее приходилось защищать. Поэтому российские войска высадились возле Константинополя – на этот раз как защитники турок, и это было зафиксировано Ункяр-Искелесийским договором 1833 года. Мехмет Али отступил, решив через некоторое время снова попытать счастья. В 1839 году он опять двинулся войной на османов, и снова победил – но на этот раз уже британцы приложили руку, чтобы остановить его, потому что тоже не хотели французского контроля над Константинополем и Левантом вообще. Для этого существовала веская причина: Османская империя разрушалась под британским контролем, и султан Махмуд II хотел удержать этот распад, направив империю на путь реформ.
Султан выжидал все это время мятежа греков, войны с русскими и первого Египетского кризиса. Ему требовалось время, чтобы обучить новую армию и интегрировать в нее тех янычар, которые были готовы изменить свой образ жизни. Население Константинополя, и в особенности, члены гильдий, которые страдали от рэкета со стороны янычар, должны были оказаться на его стороне, как и те члены улема (в первую очередь ее гражданские служащие), которые не состояли в союзе с янычарами.
Присутствовала в этом и религиозная составляющая. Суннитским клерикалам не нравилось братство бекташ, чуждое условностей в отношении соблюдения религиозных правил (и по той же причине отказывавшееся платить религиозные налоги) – а религиозная составляющая корпуса янычар теперь в основном сводилась именно к этому братству. В то же время войска янычар по сути стали паразитическим сословием, требовавшим огромных выплат – иногда до 120 000 в год. Этот бюджет обеспечивался государственными деньгами и мог быть даже продан какому-нибудь армянскому дельцу, хотя и со скидкой.