Краткая история Турции
Шрифт:
Мурад V управлял делами вполне сознательно. Однако в 1876 году он продержался всего несколько месяцев и был свергнут под мнимым предлогом сумасшествия (ясно, что он нервничал в тяжелой ситуации). На его место взошел гораздо более умелый младший брат, Абдул-Гамид II, который смог оставаться на престоле до 1909 года. Бедный Мурад вел себя очень лояльно по отношению к Мидхату-паше, который создал конституцию. Абдул-Гамид сыграл более долгую и более хитрую игру: сначала он сотрудничал с Мидхатом, чтобы завоевать доверие Европы, в особенности британцев, а затем распорядился отправить его на долгие годы в ссылку в Саудовскую Аравию, где со временем убил.
Фактом является то, что Абдул-Гамид не верил в либерализм и конституцию – они только развалили бы его империю. Царь Александр II, и в еще большей степени его сын Александр III, считали так же, и отношения турок с Россией стали удивительно теплыми:
43
Австро-Венгрия оккупировала Боснию и Герцеговину в 1978 году. по условиям Берлинского трактата, но формально эта территория продолжала считаться частью османской империи. Официально аннексия состоялась лишь четверть века спустя – в октябре 1908 года, сразу после переворота младотурок, послужившего поводом к ней. (Прим. ред.)
Абдул-Гамид намеревался создать единую империю, которая состояла бы из разных мусульман, в первую очередь турок и арабов. Его предшественники занимались религиозными проповедями из дворца Долмабахче, выстроенного в европейском стиле. Абдул-Гамид переехал в более скромный Йылдыз, расположенный выше и дальше от моря, а также сделал исламскими гораздо больше аспектов империи. Именно теперь родился миф, что османы всегда вели священную войну против неверных, и в этом свете гробницы первых султанов в Бурсе приобрели в конце XIX века репутацию религиозных святынь. Абдул-Гамид также распустил парламент и правил через декреты; вскоре он приобрел за границей репутацию жесткого диктатора – le seigneur, это слово пошло по миру с легкой руки Анатоля Франса, имевшего в виду кровь, которую этот seigneur предположительно пролил. «Абдул Проклятый» – так назвал его Гладстон.
Конечно, в империи была усилена и увеличена полицейская сеть; некто Арап Иззер-паша развлекал себя тем, что в праздник Рамадан отлавливал людей, жующих или курящих возле дворца Йылдыз, и жестоко их наказывал. Но Абдул-Гамид являлся интересной фигурой: он был весьма искусным плотником и даже переводил оперы. Он обладал замечательной энергией (считая себя выше правил Корана, султан взял себе семь жен, на последней он женился в 1900 году, когда ей было семнадцать, а ему пятьдесят восемь). Он повернулся спиной к бюрократам Танзимата, особенно к Мидхату-паше.
Конечно, упор делался на религию, иногда в чрезвычайно мракобесной форме. Обычные люди не имели шанса понять Коран, и один деловой турок перевел его с классического арабского. Но этот перевод подвергся запрету. Очень похожее произошло и с системой страхования. Страхование считалось богохульством, потому что зачем оно нужно? Аллах захотел, чтобы ваш дом сгорел, и негоже искать компенсацию. Когда обсуждалась конституция, аргументы в этой дискуссии приводились из религиозных понятий. В кабинеты министров серьезно обсуждали (или, скорее, делали вид, что обсуждают) богословские тонкости, но Абдул-Гамид явно считал, что усиление ислама сохранит его империю единой, крепче связав арабов и турок. Все это странно предвещает появление современной Турции, где синтез ислама и турецкой нации всегда находится в печи, но каким-то образом никогда не закипает. И, конечно, как повелось с Селима III, поистине созидательной силой оказалась армия.
Однако надо сказать, что Абдул-Гамид много сделал для системы образования, он даже ввел школы для девочек и поощрял христианское население – повсюду на высоких постах находились армяне, а его банкирами являлись греки. В Турции процветали христианские школы, особенно Роберт-колледж, а также французские и другие европейские учебные заведения, где учились как греки, так и армяне. Абдул-Гамид строил также технические институты, инженерные и медицинские школы, при нем даже была создана бизнес-школа – прямо на
Абдул-Гамиду приходилось пробивать дорогу к переменам, и он увенчал свои достижения, создав то, что было представлено как первая построенная мусульманами железная дорога. Она была выстроена, чтобы перевозить паломников в Мекку – и, что менее поэтично, перебрасывать войска, дабы сдерживать племена Саудии и Йемена, особенно же бедуинов, которые нападали на караваны паломников.
Этот султан смог даже удержать в своих руках финансы. Сам он был очень скромен, однако начал несколько коммерческих проектов – например, развивая болотистые районы Ирака. Но главным аспектом всей его деятельности было взаимодействие с иностранными держателями турецких долгов. В 1881 году он пришел к соглашению с кредиторами на тех же условиях, что и в Египте, и с теми же последствиями, что и в Греции. В этом году была основана Caisse de la Dette Publique Ottomane (Касса управления долгом османов), а вскоре она приобрела великолепное здание с необыкновенным фронтоном, созданное ливанцем Александром Валлори – оно располагалось рядом с персидским посольством в Кагалоглы (теперь это стамбульская школа для мальчиков).
Штат кассы в 5000 человек собирал особые налоги, чтобы выплачивать держателям турецких бумаг за отсрочку от выплаты самого долга. Ее здание, доминировавшее в своем районе Рога (но не теперь; сегодня вы не сможете увидеть его из-за бетонных новостроек) стало напоминанием населению, что западный капитализм держит страну в своем кулаке. То же впечатление создавалось и у султана на европейской стороне пролива, потому что глядя на северо-запад, на возвышенность в сторону Перы, он прежде всего видел германское посольство с двенадцатью гигантскими бронзовыми орлами на крыше (оно было известно как «птичья клетка», но однажды ночью в 1919 году кто-то как-то исхитрился сдернуть орлов с крыши на землю; больше их никогда не видели). Далее возвышалось русское посольство – вице-королевство, покончившее с прочими вице-королевствами.
На практике Касса управления долгом османов делало доброе дело. Процентные ставки упали, хотя все еще составляли более 7 %, а главное – пришли значительные иностранные вложения. Управлению долгом доверяли, и оно предоставляло хорошие консультации. В страну прибыли иностранные банки, построив великолепные дворцы в поздневикторианском стиле, которые видны теперь за мостом Галаты (образцы следующих стилей теперь возвышаются немного выше по Рогу, представляя собой новинку той эры).
Во времена Абдул-Гамида экономическая инфраструктура страны в целом резко улучшилась с появлением железных дорог и трамваев, хотя шоссейные дороги представляли собой чуть лучшее, чем тропинки. Салоники, Смирна, Константинополь и Адана развивались быстро, а иногда даже замечательно – но то же происходило и с провинциальными городами, такими, как Бурса или Анкара, которым потребовались достойные правительственные здания, как только в 1892 году сюда пришла железная дорога. Они имели хороших губернаторов – в Бурсе это был Ахмед Вефик-бей, который перевел Мольера, основал библиотеку и театр. При нем широкие улицы города были полны людей и повозок, а сам город стал одним из наиболее процветающих и хорошо организованных в тогдашней Турции. Абидин-паша смог совершить подобный же подвиг в старой Анкаре.
План реконструкции Константинополя был создан еще в начале периода Танзимат, и по крайней мере европейский квартал его был кардинально модернизирован – хотя высокопоставленные чиновники сначала торпедировали проект, и их в конце концов пришлось буквально заставлять соглашаться с устройством канализации и газового освещения. Эти вещи вызывали насмешки со стороны поклонников шариата – но в итоге огромное количество пожаров, вызванных близким расположением хилых деревянных конструкций, заставило согласиться с «урбанизацией» даже консерваторов. Это дополнялось пониманием, что европейцы с презрением относятся к существующим сооружениям. Существует характерный документ 1860-х годов, в котором власть предержащие удивленно заявляют: у нас самый прекрасный и величественный город в мире, но иностранцы почему-то считают его ужасным. Теперь же любого здравомыслящего мусульманина можно было спросить почему, по словам поэта Зия-паши, они повсюду видят, что христиане имеют дворцы, а мусульмане живут в трущобах – преувеличение, но довольно справедливое.