Краткий очерк истории философии
Шрифт:
Считая, как и раньше, что философские проблемы (в старом смысле слова) возникают исключительно в результате неправильного пользования языком, Витгенштейн утверждал, что цель деятельности философа — «помочь мухе выбраться из мухоловки», т. е. распутывать языковые недоразумения и тем самым устранять философские проблемы. Этой цели должно служить выяснение значения слов. Под значением слов Витгенштейн и его последователи понимали не что иное, как способы применения соответствующего слова в различных языковых ситуациях. Не все лингвистические философы согласились признать эту «терапевтическую» функцию единственной. Но все они считают, что «философия, по существу, имеет лингвистический характер», что философские проблемы могут быть сведены к лингвистическим. Так, согласно Остину, вместо обсуждения извечного вопроса «что есть истина?» следует рассмотреть вопрос о том, каково применение слова «истинно», «как выражение „есть истинно“ встречается в высказываниях (sentences) на английском языке?». Аналогичным
Несмотря на претензию избежать «метафизики», лингвистические философы на деле оказались в плену субъективного идеализма и агностицизма. Язык фактически превратился у них в единственную реальность (по крайней мере, поскольку с ней может иметь дело философия), объективный мир оказался подмененным тем, что о нем говорят, а мышление было отождествлено с языком.
Попытки применить семантический анализ в качестве средства «социотерапии», предпринятые Чейзом, Кожибским и другими, сразу же обнаружили не только субъективно-идеалистический характер, но и реакционный политический смысл этого направления. Подходя к языку с номиналистических и субъективно-идеалистических позиций, семантики этого направления заявили, что имеют значение только те слова, для которых может быть найден соответствующий «референт», или единичный чувственный факт, обозначаемый данным словом. Отсюда делался вывод, что такие слова, как «капитализм», «фашизм», «безработица», и множество других слов, которые выражают не отдельный факт, а нечто общее, лишены смысла. В то же время общие семантики утверждали, что внешний мир, поскольку он имеет для нас значение, есть по преимуществу языковая конструкция, т. е. определяется тем, что о нем говорят люди. Употребляя же для подобных построений такие якобы лишенные смысла слова, как «капитал», «классовая борьба», «эксплуатация», и воображая, что слова эти обозначают некие реальные существования, люди создают себе источник постоянных волнений, противоречий и раздоров. Причина войн, политической борьбы, классовых столкновений — это, по мнению общих семантиков, неправильное употребление слов. Отсюда делается вывод, что для того, чтобы избавить капиталистическое общество от антагонизмов и борьбы, необходимо реформировать язык, устранив из него все эти «опасные» слова. Грубо апологетический характер подобных рассуждений очевиден.
Хотя было бы ошибкой отождествлять неопозитивизм как философское течение с подобными утверждениями «популярной» семантики, все же необходимо учитывать, что именно философия неопозитивизма снабдила этих семантиков той аргументацией, какую они использовали в своих апологетических целях. Таким образом, идеалистическая философия и на этот раз послужила предпосылкой реакционных политических выводов.
§ 6. Религиозная философия. Неотомизм
В эпоху, когда науки о природе делают огромные успехи и когда идеологическая борьба ведется в особо острых формах, идейная реакция пытается гораздо активнее использовать старое и проверенное веками средство духовного воздействия на широкие массы людей — религию и религиозную идеологию.
Идеологи господствующего класса прилагают огромные усилия, чтобы оживить и поддержать религиозную веру, чтобы ограничить и «обезвредить» науку. На протяжении последних десятилетий происходит активизация таких философских течений, которые прямо ставят своей задачей укрепление религии и не только подводят к религиозным выводам, но и включают положения религии в само содержание философии.
Возрождение средневековой схоластики. Из всех видов религиозной философии наибольшим влиянием пользуется католическая философия неотомизма, т. е. обновленное и приспособленное к современным условиям учение крупнейшего систематизатора средневековой схоластики Фомы Аквинского. Неотомизм не единственная, но наиболее влиятельная разновидность католической философии. Его самые известные представители — Ж. Маритен, Э. Жильсон, Г. Мансер и др. Может показаться невероятным, что учение средневекового схоласта XIII в. пользуется авторитетом и имеет сторонников в век атомной энергии, кибернетики и космических полетов. Конечно, если бы неотомисты ограничились тем, что повторяли положения «Summa theologiae» Аквината, их влияние не вышло бы из узкого круга католического духовенства. Но учение и деятельность неотомистов гораздо более многогранны. Наряду с воспроизведением и комментированием идей Фомы неотомисты уделяют большое внимание пропаганде и разъяснению указаний церковной власти, Ватикана, пристально следящего за событиями современной научной и общественной жизни и живо откликающегося на них. Неотомисты видят одну из своих главных задач в идеалистической интерпретации открытий и теорий современной науки. Важное место в их деятельности занимает борьба против марксизма вообще, против диалектического и исторического материализма в частности.
Буржуазному ученому, интеллигенту, простому человеку учение неотомистов может импонировать, во-первых, тем, что оно формально провозглашает права разума и науки, выступает против
Неотомисты о вере и знании. Предпосылкой всей философии неотомисты объявляют «ясное различение веры и знания» и установление «гармонии» между тем и другим. Они утверждают, что вера и знание не исключают, а дополняют друг друга как два данных нам богом источника истины. Хотя неотомисты признают, что вера нужна лишь там, где не может быть знания, их не удовлетворяет слепая, иррациональная вера. Они считают, что вера должна опираться на разумное, логическое основание. Источником истин веры они провозглашают божественное откровение, выраженное, например, в Священном писании. Содержание этих истин сверхъестественно и целиком относится к сфере теологии (например, догмат о триединстве). Однако, для того чтобы человек мог принять на веру все содержание «священных книг», он должен быть убежден в том, что факт откровения действительно имел место, и прежде всего в том, что бог существует. Неотомисты настаивают на том, что признание существования бога — это не только вера, но и знание. Доказательство же существования бога — это дело философии, и оно должно вестись чисто логическими средствами. Таким образом, логически доказуемые истины образуют «преддверие веры», ее подножие. Истины веры не противоразумны, а сверхразумны; поскольку они исходят непосредственно от бога, они выше истин разума. Если в знании человек приходит к истине необходимо, в силу убедительности доказательства или свидетельства чувств, то в вере он приходит к истине свободно; поэтому вера — большая заслуга, чем знание.
Совершенно очевидно, что неотомистские положения о «гармонии» между верой и разумом противоречат фактам и логике. Утверждение о бытии бога, равно как и другие догматы религии, — это для томистов не проблема научного исследования, не конечный результат и вывод рационального анализа, а постулат, исходная посылка всех рассуждений, под которую томисты во что бы то ни стало пытаются подвести логическое обоснование. Томисты признают лишь такую науку и философию, которые не покушаются на церковную догматику. И напротив, они отвергают и расценивают как «восстание против разума» любую теорию, противоречащую учению церкви или ведущую к нежелательным для нее выводам.
Развитие науки и материалистической философии давно уже показало несостоятельность представлений о сверхъестественных силах или сущностях, о божественном вмешательстве в природу и историю. Вера в подобную высшую силу лишена каких бы то ни было разумных, логических оснований, она совершенно иррациональна. Принуждая разум поставлять «доказательства» церковных догматов, томисты превращают науку и философию из объективного исследования в предвзятую апологетику. Так же как и Фома Аквинский, они считают, что философия должна быть подчинена теологии, играть роль «служанки богословия».
Современные томисты, разумеется, принимают все «доказательства» бытия бога, предложенные Фомой Аквинским, но в то же время они сознают их архаичный, искусственный характер. Поэтому они все время ищут новые «свидетельства» присутствия бога в мире, используя для этого малейшие колебания ученых в проведении материалистического взгляда, трудности, испытываемые наукой, ее нерешенные проблемы. Так, томист Э. Жильсон в книге «Бог и философия» ссылается на до конца еще не решенную наукой проблему происхождения Солнечной системы. Указывая на фантастический характер космогонической гипотезы Джинса, несостоятельность которой уже доказана наукой, Жильсон говорит, что, насколько яснее и понятнее стала бы вся проблема, если бы ученые, вместо того чтобы выдумывать неправдоподобные теории, вообще отказались от попыток научного объяснения ее и приняли учение церкви об акте творения! Томисты хотели бы, чтобы все проблемы, по которым наука еще не дала окончательного ответа, рассматривались как подтверждение бытия бога и решались ссылкой на акт творения. А так как нерешенные проблемы всегда будут в науке, то наука всегда «доказывала» бы существование бога. Поэтому-то папа Пий XII в речи «Доказательства бытия бога в свете современной науки», произнесенной 22 ноября 1951 г., утверждал, что «вопреки неразумным предположениям прошлого, чем дальше идет истинная наука вперед, тем больше она открывает бога, как если бы он ожидал ее за каждой дверью, раскрываемой наукой».
«Доказательством» сотворения мира неотомисты считают и теорию «расширяющейся Вселенной». Эта теория объясняет так называемое красное смещение в спектре излучения, идущего к нам от отдаленных галактик, их быстрым радиальным удалением от нашей Солнечной системы. Если Вселенная расширяется, рассуждают неотомисты, то, значит, она не только конечна, но и была когда-то сосредоточена в одном «праатоме», из чего следует вывод, что она была сотворена. Ссылаясь на теорию «расширяющейся Вселенной» и некоторые другие столь же «убедительные» доказательства, папа Пий XII воскликнул: