Краткое пособие по изготовлению кукол
Шрифт:
Гудков хотел начать оправдываться, но Лиза его остановила.
– Антош, мне ещё не хватало на отдыхе мозг разборками и «серьезными разговорами» грузить.
Гудков натянул трусы и прислонившись к косяку смотрел, как Лиза обувается и правит причёску и макияж.
– Ну всё, детка. Я готова! До скорой встречи, – девушка поцеловала его в губы и оттянула трусы. – И тебе пока, красавчик!
Гудкову не терпелось закрыть за ней дверь и завалиться на час перед телеком, но на пороге Лиза остановилась и вернулась в квартиру.
– Я ж за занятие не отдала, – она полезла в сумку и выложила на полку для ключей две пятитысячные бумажки.
– Эм… Хочешь абонемент взять?
– Это за сегодня, малыш, – рассмеялась она.
– Лиз, это много! Я
– Считай это взносом на ремонт жилища. А то пора уже избавиться от этой нелепой мазни, – Лиза кивнула на стену гостиной.
Девушка уже спускалась по лестнице. Бежать за ней по подъезду в неглиже Гудков не собирался. Он вздохнул и закрыл дверь.
– Я ей шлюха, что ли?! – зло посмотрел на деньги Гудков. Трогать их не хотелось. Он прошёл в комнату, но скоро снова вернулся в коридор. Закрыл входную дверь на щеколду, погасил свет, долго смотрел на деньги и в конце концов брезгливо взял и убрал в лежавший рядом бумажник.
Гудкова снова охватило неприятное чувство, будто родители сейчас отвлеклись от своих призрачных дел и стоят здесь, невидимые, и смотрят на него. По спине прокатилась волна мурашек. Стало не по себе и стыдно. Гудков включил свет. Постояв немного, он зажмурился и выдохнул.
– К чёрту, – он бросил бумажник на место, щелкнул выключателем и пошёл в комнату.
Измятая простынь вызывала отвращение. Гудков поднял с пола подушки и одеяло, и набросил на большое влажное пятно в середине кровати. Пора было ложиться, но спать не хотелось, к тому же, лучше подождать, пока одеяло немного просушит лужу. Гудков отодвинул штору. За окном через дорогу стоял дом. Это была элитная постройка с кичливым гранитным фасадом, собственным фитнес-центром, СПА и небольшим околодомовым сквером, огороженная от простых смертных высоким кованым забором с пиками. Дорога была узкой, двухполосной, поэтому в окнах можно было разглядеть лица людей. Окна квартиры, интересовавшей Гудкова, горели тихим оранжевым светом ночников. Гудков не удивился – хозяйка частенько ложилась поздно.
Гудков торопливо выскочил на кухню, заварил чай и вернулся назад с парящей кружкой. Он забрался на подоконник с ногами и стал наблюдать. Девушка сидела на диване в гостиной с книгой. Книгу Гудков дорисовал – из-за спинки была видна только голова, чуть подсвеченная сбоку светильником. Она могла сидеть так еще час или два. Гудков никуда не спешил. Да и цели никакой у него не было. С тех пор, как они «познакомились», Гудков видел ее всякой – домашней, разряженной, в шикарном белье, голой. Подглядывать было плохо, да, но большую часть времени Гудков даже не смотрел в ее окно – его взгляд расфокусировался, и глаза заволакивал легкий туман. Его фантазии редко касались секса. В ее окно Гудков путешествовал, как на гору в соседней комнате. Эту девушку он не знал, и это в ней было самым привлекательным – она могла быть какой угодно, такой, какой он ее «создаст». Он представлял, как однажды они встретятся – обычно они сталкивались в магазине, реже – на улице, он ее толкает, она что-то роняет…, пару раз он представлял, что она оказывается его новой ученицей. Гудков расписывал в уме их разговоры – неловкий первый, ночные, которые нет сил прекратить, томные, с долгими теплыми прощаниями, представлял, как он скажет ей, что живет через улицу. И вот он уже станет частью того, заоконного мира. И однажды он признается ей, что был влюблен еще до встречи, расскажет, как пытался представить, какая она, и что на деле она оказалась в десятки тысяч раз лучше. У нее есть деньги, это понятно. Но Гудков знал точно, что это здесь не при чем.
Девушка встала. В ее руке появился телефон. Несколько минут она прохаживалась по комнатам. Она улыбалась. Гудков позавидовал тому, кто звонил – да вообще всем, у кого был ее номер. Повесив трубку, она неспешно прошлась по дому и погасила весь свет.
Гудков несколько минут всматривался в окна, ставшие зеркалами, слез с подоконника, отставил кружку с нетронутым чаем, тщательно задернул шторы и лег в постель. Пятно не просохло. Гудков поморщился, отодвинулся
Глава 2
Гудков не сразу сообразил, где он. В голове висел туман, сквозь который нельзя было разглядеть те отрезки прошлого, которые объяснили бы место и обстоятельства. Разогнать вязкую пелену усилием воли не получилось – мышление незнакомо замедлилось, и повелительные импульсы шли слишком медленно или не доходили вовсе. Руки, колени и челюсть саднило, затылок нудно пульсировал. Боль тоже ощущалась как-то тускло: чувствовалось, что дело серьезно, но что-то остроты не было. Внутри тела была незнакомая пустота и невесомость. Перед глазами все плыло. Хотя он только что очнулся, было странное чувство, что он давно бодрствовал, но отчего-то только сейчас мозг включился в реальность. А что было до этого? – неизвестно. Последнее, что он отчетливо помнил – бар и виски в компании какого-то незнакомца.
Он сосредоточился и сфокусировал зрение. Стекло, люди рядами, как в зрительном зале, высокий стол, за которым сидят трое, столбики-приставы. Суд. Почему его судят? Кто этот человек, с которым он выпивал? Как он оказался в баре? Это на него не похоже, к тому же вчера была только среда. Пить среди недели в кабаке… Ответов не находилось. Даже от этих несложных выкладок голова начала пульсировать глубокими болезненными спазмами, глаза заволокло водой, уши заложило.
Гудков вдавил пальцы в виски. Где-то он видел, что это может помочь, главное – запомнить, по часовой стрелке массировать или против. Он не помнил, как правильно…
Суд. Нужно бояться, но страха не было: в том углу сознания, где обычно сидел этот мерзкий паук, теперь мирно серебрилась пустая паутина. Но почему? Ведь происходящее сейчас – самое страшное, что может случиться с человеком в современном мире. Куда страшнее смерти.
Гудков силился понять, как оказался подсудимым быстрого суда. Кем-кем, а убийцей он не был, толком даже не дрался никогда. Конечно, мысленно он с пугающей регулярностью избивал наглецов и хамов, вступался за слабых, но на деле на это никогда не хватало смелости. Можно было бы решить, что вся копившаяся злоба вдруг прорвалась наружу. Но Гудков слишком хорошо знал, что от одной мысли о реальной стычке, даже словесной, из своего угла спускался мохнатый разлапистый черный ужас, разраставшийся иглами цепких клешней, и вот уже он, Гудков, становился мелкой букашкой в тени угла против гигантского кровожадного Страха.
Гудков почувствовал, как екнуло сердце. Через паузу – еще раз. Сознание оживало. Он поднял голову. Взгляд стал чище, легче. Мозг быстрее анализировал увиденное. Появился страх. За ним пришла стыдливость и неловкость: кожу закололи взгляды; Гудков почувствовал себя голым.
Перед судейским столом стоял человек. Он апеллировал к залу, частенько оглядываясь на судью. Прокурор. Шум в голове стих, и Гудков еще не понимал, но уже слышал, что говорит обвинитель. Адвокат сидел спиной к аквариуму, и все, что мог видеть Гудков – опущенную голову и мерно вздымающиеся плечи госзащитника. Он спал. Для быстрого суда это было нормой. Сюда попадали только, если расследовать было нечего, и адвокаты здесь сидели для галочки. Но что у них есть на Гудкова? Откуда?!
Откуда-то ядовитым теплом в самое нутро просочилась надежда. Безосновательная и пустая, она отчаянно высвечивала серую безысходность. Гудкову на память пришли все суды, которые он видел раньше. Подсудимые порой долбили кулаками в стекло, оправдывались, приводили факты или просто кричали о своей невиновности. Гудков знал, что у зрителя все это вызывает только неприязнь, а зачастую и вовсе убеждает в виновности. Неприятное внешне не может быть хорошим – закон маркетинга. А в зале были такие же зрители, что и у экранов. Но сейчас Гудкову было плевать. Нужно, необходимо вскочить и наброситься на чертову преграду, долбить в нее пока не услышат. Только надо перебороть стыдливость и сделать первый шаг. Несколько раз он уже внутренне поднялся, но едва действительно встал, в зал ввели человека.