Крауч-Энд
Шрифт:
— Дьявольщина! — воскликнул я. И подумал о жестоких мальчишках, которых иногда видишь в Истчип или на Пикадилли. Мальчишках, которые протягивают голодному псу конфетку, чтоб посмотреть, как он будет танцевать и унижаться… А потом сжирают ее сами, а голодное животное смотрит. Сравнение показалось как нельзя более уместным.
— После его смерти леди Ребекка должна была получить сто пятьдесят тысяч фунтов. Уильяму, старшему сыну, полагалось пятьдесят тысяч. Джори, среднему, сорок; и, наконец, Стивену, самому младшему, тридцать.
— Ну а остальные тридцать тысяч? — осведомился я.
— Должны были разойтись на мелкие подачки, Ватсон. Какому-то кузину в Уэльсе, тетушке в Бретани (причем, заметьте, родственникам леди Халл не перепадало при этом
— Шутите! — воскликнул я. И Лейстрейд, ожидавший примерно такой же реакции от Холмса, был разочарован. Холмс же лишь снова прикурил трубку и кивнул, словно ожидал чего-то в этом роде. — В Ист-Энде младенцы умирают от голода, двенадцатилетние ребятишки работают по пятнадцать часов на фабриках, а этот тип, видите ли, оставляет десять тысяч фунтов каким-то… какому-то пансиону для котов?..
— Именно! — радостно подтвердил Лейстрейд. — Я даже больше скажу. Он бы оставил этой миссис Хемфилл и в ее лице беспризорным кискам в двадцать семь раз больше, если б не то, что случилось сегодня утром. И не тот, кто сделал это.
Я так и замер с разинутым ртом и пытался подсчитать в уме. И когда уже начал приходить к заключению, что лорд Халл собирался лишить наследства жену и родных детей в пользу дома отдыха для кошачьих, Холмс мрачно взглянул на Лейстрейда и произнес фразу, показавшуюся мне абсолютно non sequitur [8] : «И я, конечно, там расчихаюсь?»
8
ни к месту, неуместной (фр). — Примеч. пер.
Лейстрейд улыбнулся. Улыбка его была преисполнена чрезвычайного добродушия.
— Ну, разумеется, мой дорогой Холмс! И боюсь, громко и не один раз.
Холмс вынул трубку, которую только что с таким наслаждением посасывал, изо рта, секунду-другую глядел на нее, затем подставил дождевым струям. Я, уже вконец растерявшийся, молча следил за тем, как он выбивает из нее отсыревший и дымящийся табак.
— И сколько же раз? — спросил Холмс.
— Десять, — со злорадной улыбкой ответил Лейстрейд.
— Подозреваю, что не только эта пресловутая запертая комната подвигла вас сесть в открытый экипаж в столь дождливый день, — мрачно сказал Холмс.
— Подозревайте что хотите, — весело ответил Лейстрейд. — Боюсь, что вынужден вас покинуть, прямо здесь. Текущие дела, знаете ли… вызовы на места преступления. Если желаете, могу высадить вас с доктором…
— Вы первый и единственный знакомый мне человек, — заметил Холмс, — чье чувство юмора просто расцветает при плохой погоде. Интересно, что это говорит о вашем характере?.. Впрочем, не важно, обсудим это как-нибудь в другой раз. Лучше скажите мне вот что, Лейстрейд. Когда лорд Халл окончательно уверился, что скоро умрет?
— Умрет? — изумился я. — Но мой дорогой Холмс, с чего это вы взяли, что Халл…
— Но это же очевидно, Ватсон, — ответил Холмс. — «ПИЛ», я говорил вам о них тысячи раз. «Поведенческие индексы личности». Ему нравилось держать в напряжении близких с помощью этого своего завещания… — Уголком глаза он покосился на Лейстрейда. — И никаких распоряжений касательно имущества, я так полагаю? Никаких юридических актов, закрепляющих порядок наследования земель?
Лейстрейд отрицательно помотал головой.
— Совершенно никаких.
— Странно, — заметил я.
— Ничуть не странно, Ватсон. Поведенческие индексы личности, не забывайте об этом. Халл хотел поселить в них веру, что все достанется им, когда он соизволит, наконец, умереть, окажет им такую любезность. Но на самом деле ничего подобного делать не намеревался. В противном
— Ну, в общем, да, — буркнул в ответ Лейстрейд.
— Тогда, получается, мы подошли к самой сути, не так ли, Ватсон? Вы все поняли? Лорд Халл понимает, что умирает. Он выжидает… хочет окончательно убедиться, что на сей раз не ошибся, чтоб не было ложной тревоги… Ну и собирает всю свою любимую семью. Когда? Сегодня утром, да, Лейстрейд?
Лейстрейд буркнул нечто нечленораздельное в знак согласия.
Холмс потер пальцами подбородок.
— Итак, он собирает их всех и объявляет, что составил новое завещание… Согласно которому все они лишаются наследства. Все, кроме слуг, нескольких дальних родственников с его стороны, ну и, разумеется, кисок.
Я собрался было что-то сказать, но почувствовал, что просто не в силах — слишком уж велико было мое возмущение. А перед глазами настырно вставало видение — злобные мальчишки заставляют умирающих от голода дворняжек Ист-Энда прыгать и унижаться ради кусочка ветчины или крошки мясного пирога. Следует признаться, мне и в голову не пришло тогда спросить, возможно ли оспорить в суде подобное завещание. Впрочем, теперь настали другие времена. Сегодня имя человека, лишившего наследства семью в пользу отеля для кошек, поливали бы грязью на каждом углу. Но тогда, в 1899-м, завещание было завещанием, и сколько бы примеров разных безумств — не эксцентричности, но именно полного безумства — ни являли собой некоторые из них, волю человека следовало исполнять свято, как волю Божью.
— И это новое завещание было подписано, как надлежит, в присутствии свидетелей?
— Само собой, — ответил Лейстрейд. — Не далее, как вчера, лорд Халл вызвал к себе своего стряпчего и одного из помощников. Их провели прямо к нему в кабинет. Там они пробыли минут пятнадцать. Стивен Халл утверждает, будто бы слышал, как стряпчий один раз повысил голос, возражал против чего-то. Но против чего именно, расслышать ему так и не удалось. К тому же Халл тут же заткнул стряпчему рот. Джори, средний сын, был наверху, занимался живописью, а леди Халл поехала навестить подругу. Но и Стивен, и Уильям Халл видели, как эти люди входили в дом, а потом, примерно через четверть часа, вышли. Уильям сказал, что выходили они с низко опущенными головами. Он даже спросил мистера Барнса, стряпчего, не плохо ли ему. Ну и заметил нечто такое на тему того, как скверно действует на людей дождливая погода. Но Барнс не ответил ни слова, а помощник Халла весь съежился, точно от страха. Эти двое вели себя так, словно им было стыдно. Так, во всяком случае, утверждал Уильям.
А может, просто делали вид, подумал я.
— Раз уж речь зашла о сыновьях, расскажите мне о них поподробнее, — попросил Холмс.
— Пожалуйста. Само собой понятно, что их ненависть к отцу все возрастала, поскольку родитель никогда не упускал случая дать понять, насколько их презирает… Хотя как можно было презирать Стивена… впрочем, лучше я по порядку.
— Да уж, будьте любезны, — сухо вставил Холмс.
— Уильяму тридцать шесть. Если б отец давал ему карманные деньги, он бы стал завзятым гулякой, просто уверен в этом. Но поскольку лорд Халл не давал или давал очень мало, он почти все дни напролет проводил в гимнастических залах, занимался так называемой физкультурой. Он крепкий парень с отлично развитой мускулатурой. Ну а вечера просиживал в разных дешевых кафе и забегаловках. И если в карманах у него оказывалась какая-то мелочь, тут же отправлялся в ближайший игорный дом и просаживал там все до последнего пенни. Не слишком приятный человек, так мне, во всяком случае, показалось, Холмс. Человек, у которого нет ни цели, ни увлечения, ни таланта, даже амбиций и желаний нет. За исключением одного — пережить отца. И когда я его допрашивал, возникло странное ощущение, что говорю я не с человеком, а с пустой вазой. На которой сохранилась печатка производителя, пусть бледноватая и размытая. Я имею в виду лорда Халла.