Крауч-Энд
Шрифт:
— И давно вы страдаете этим недомоганием, старина? — спросил я Холмса.
— Всегда страдал, — ответил тот и снова громко чихнул. Слово «аллергия» вряд ли было известно в те годы, но как болезнь ни называй, симптомы одни и те же.
— Может, хотите уйти? — спросил я. Однажды мне довелось стать свидетелем ужасного случая, человек едва не погиб от удушья. Правда, у него была аллергия на овец, но симптомы были те же.
— Ему бы очень хотелось, чтоб мы ушли, — пробормотал Холмс, и мне не пришлось объяснять, кого он имеет в виду. Затем он чихнул снова (на обычно бледном его лбу возникла красная полоска), и оба мы прошли мимо двух констеблей в кабинет.
Комната была узкой и длинной. Располагалась она в конце крыла здания. Окна с двух сторон, а потому в кабинете было довольно светло — даже в такой серый и дождливый день. Стены украшали разноцветные морские карты в красивых рамочках тикового дерева, а между ними были развешаны не менее красивые инструменты для определения погоды в ярко начищенных медных футлярах под стеклом. Имелся здесь анемометр, два термометра (один регистрировал температуру воздуха на улице, другой внутри помещения), а также барометр — очень похожий на тот, что не далее, как сегодня утром, обманул Холмса, обещав повышение давления, а следовательно, благоприятную перемену в погоде. Я заметил, как стрелка его медленно ползет вверх, и выглянул на улицу. Дождь лил еще сильнее, ему было плевать на барометр со всеми его стрелками. Мы почему-то верим, что с помощью инструментов знаем об окружающем мире и прочих вещах гораздо больше, чем прежде. Но я достаточно стар, чтоб утверждать, что не знаем мы и половины того, в чем уверены, и достаточно умудрен опытом, чтоб со всей ответственностью утверждать, что никогда так и не узнаем всего до конца.
Мы с Холмсом обернулись и взглянули на дверь. Засов был сдвинут, но находился изнутри, как ему и положено. Ключ все еще торчал в замке и исправно поворачивался.
Слезящиеся глаза Холмса оглядывали все в своей обычной, цепкой манере, не пропуская ни одной мелочи.
— Похоже, вам немного полегчало, — заметил я.
— Да, — ответил он, скомкал салфетку и небрежным жестом сунул ее в карман сюртука. — Может, он их и любил, но в кабинет к себе не впускал. А если и впускал, то нечасто. Какой из этого следует вывод, а, Ватсон?
Я, конечно, не обладал наблюдательностью Холмса, однако тоже очень внимательно оглядел комнату. Двойные окна были заперты изнутри на задвижки и маленькие медные боковые болтики. Ни одна из рам не сломана, ни одно из стекол не выбито. Большая часть карт и измерительных приборов находилась как раз между этими двумя окнами. Две другие стены были заставлены книжными шкафами. Там же находилась небольшая печурка, топившаяся углем, а вот камина не было. А потому убийца никак не мог спуститься по каминной трубе подобно Санта Клаусу. Ну разве что только в том случае, если он отличался чрезвычайной худобой и мог протиснуться в узенькую печную трубу. Да еще был обряжен при этом в специальный асбестовый костюм, поскольку печка все еще было очень теплая.
Письменный стол размещался в самом конце этой узкой и вытянутой в длину комнаты, на противоположном ее конце уютно разместилось нечто вроде библиотеки. Книги, два кресла с высокими спинками, журнальный столик посередине. На столике были свалены горкой разномастные тома. На полу турецкий ковер. Если убийца проник в помещение через расположенную в полу потайную дверцу, как могло получиться, что ковер остался не сдвинутым? А его действительно никто и не думал сдвигать — ножки столика стояли ровно, на самом ковре ни морщинки.
— Вы-то сами верите в это, Ватсон? — спросил Холмс и, прищелкнув пальцами, вывел меня из состояния транса. Все же было нечто в этом журнальном столике… нечто
— Верю во что, Холмс?
— Что все четверо за четыре минуты до убийства вышли из гостиной и просто разошлись в разные стороны?
— Не знаю, — неуверенно протянул я.
— Я тоже не поверил, ни на сек… — тут он осекся. — Ватсон? Вы в порядке? Что с вами?
— Ничего, — еле слышно пробормотал я. И рухнул в одно из кресел. Сердце колотилось как бешеное. Мне не хватало воздуха, я ловил его разинутым ртом. В висках стучало, глаза, казалось, стали огромными и просто вылезали из орбит. И я не мог оторвать их от теней, которые отбрасывали ножки стола на ковер. — Я… вообще-то я… кажется, не совсем в порядке.
В этот момент в дверях появился Лейстрейд.
— Если вы уже все осмотрели, Холмс, — начал было он и тут же осекся. — Что это, черт побери, с Ватсоном?
— Полагаю, — ответил Холмс спокойным и размеренным голосом, — что нашему Ватсону удалось раскрыть дело. Не правда ли, Ватсон?
Я качнул головой. Ну, может, и не все дело целиком, но большую его часть. Я знал, кто и знал как.
— С вами такое тоже было, Холмс? — слабым голосом спросил я. — Когда вы, ну, сами понимаете…
— Да, — ответил он. — Только обычно мне удавалось удержаться на ногах.
— Ватсон раскрыл дело? — недоверчиво воскликнул Лейстрейд. — Ба! Если помните, Холмс, Ватсон предлагал тысячу версий по сотне самых разных преступлений, и ни одна из них не была правильной. Это его манера bete noire [13] . Да что там далеко ходить! Помню, не далее как прошлым летом…
— Я знаю Ватсона лучше, чем вы, — сказал Холмс. — И на сей раз он попал в точку. Мне знаком этот взгляд… — тут он снова расчихался. Одноухий кот проскользнул в комнату, дверь которой Лейстрейд оставил открытой. И двинулся прямиком к Холмсу, причем обезображенная шрамами морда так и светилась обожанием.
13
Здесь: просто невыносима (фр.). — Примеч. пер.
— Если вы чувствуете себя от этого так же скверно, — заметил я, — то я вам не завидую, Холмс. — Сердце так стучит, того и гляди, вырвется из груди.
— Человека всему можно научить, даже проницательности, — заметил Холмс без всякого намека на иронию в голосе. — Ладно, прочь из этого дома. Или сперва нам надо собрать здесь всех подозреваемых, как это делается в последней главе детективного романа?
— Нет! — в ужасе воскликнул я. — Только не это! — Я не видел ни одного из этих людей и не испытывал ни малейшего желания. — Вот только мне кажется, я все же должен показать, как это произошло. Если вы с мистером Лейстрейдом будете так любезны выйти на минутку в коридор…
Кот настиг Холмса, прыгнул ему на колени и замурлыкал, словно находился на вершине блаженства.
Холмс разразился громким чиханием. Красные пятна на лице, начавшие было бледнеть, проступили снова. Он столкнул кота с колен и поднялся.
— Только давайте поскорее, Ватсон, не хочется задерживаться в этом чертовом доме, — произнес он сдавленным голосом и вышел из кабинета с опущенной головой, сгорбившись, что было совсем для него не характерно, и не оглядываясь.
Лейстрейд остался стоять, привалившись к дверному косяку. От промокшего пальто валил пар, губы расплывались в презрительной усмешке.