Крауч-Энд

Кинг Стивен

— Реймонд! — окликнул он. — Ты еще здесь?

Вошел сержант Реймонд. Он собирался на патрулирование и надевал на ходу штормовку.

— Уже убегаю, моя красавица.

— Перестань, может быть, — сказал Фарнхэм, но все равно вымученно улыбнулся. Реймонда он побаивался. Стоило только взглянуть на эту мрачную гориллу со зверской рожей, как сразу же становилось ясно: он стоит слишком близко к черте, что отделяет хороших парней от мерзавцев. На лице у Реймонда красовался толстый белый шрам, вернее даже рубец, похожий на перекрученную веревку — от левого уголка рта и почти до самого кадыка. Сам сержант утверждал, что это один бесноватый

карманник пытался перерезать ему горло осколком разбитой бутылки. Поэтому, мол, он и ломает им пальцы. Но Фарнхэм даже не сомневался, что это вранье. Просто Реймонду нравилось, как трещат кости, когда их ломают.

— Не угостишь сигареткой? — спросил Реймонд.

Фарнхэм со вздохом протянул ему пачку. Пока Реймонд прикуривал, он спросил:

— Слушай, а на Крауч-Энд-роуд есть магазин, где продают карри?

— Я такого не знаю, мой птенчик, — сказал Реймонд.

— Так я и думал.

— Какие проблемы, малыш?

— Никаких, — может быть, чуть резковато ответил Фарнхэм, вспомнив растрепанные волосы и остекленевшие глаза Дорис Фриман.

Дорис и Лонни Фриман дошли почти до конца Крауч-Энд-роуд и там свернули на Хиллфилд-авеню, застроенную очень стильными, даже можно сказать, впечатляющими домами, — но Дорис почему-то подумала, что это всего лишь фасады, красивые оболочки, вероятно, разрезанные изнутри на квартиры и комнаты с холодной хирургической точностью.

— Пока все в порядке, — заметил Лонни.

— Да… — начала было Дорис и осеклась, потому что откуда-то сбоку послышался слабый стон.

Они оба встали как вкопанные. Стон доносился справа, из маленького дворика, обнесенного высокой живой изгородью. Лонни направился было в ту сторону, но Дорис схватила его за руку:

— Лонни, не надо!

— Что значит, не надо? — удивился он. — Кому-то плохо.

Она шагнула следом за ним, нервно передернув плечами. Изгородь была высокой, но не слишком густой. Лонни без труда раздвинул кусты. За ними обнаружилась небольшая квадратная лужайка в обрамлении цветочных клумб. Лужайка была очень зеленой, а в центре чернело какое-то дымящееся пятно — во всяком случае, с первого взгляда Дорис решила, что это пятно. Она еще раз глянула через плечо Лонни — ей пришлось встать на цыпочки, потому что она была маленькой, а муж был высоким, — и увидела, что это была дыра, отдаленно напоминающая силуэт распростертого человека. И она действительно дымилась.

«ПОДЗЕМНЫЙ УЖАС ПОГЛОТИЛ ШЕСТЬДЕСЯТ ЧЕЛОВЕК», — вдруг подумала Дорис и вздрогнула.

Стон доносился из этой дыры, и Лонни рванулся туда, продираясь сквозь кусты.

— Лонни, не надо, — сказала она. — Пожалуйста.

— Кому-то плохо, — повторил он и прорвался сквозь изгородь на ту сторону. Раздался жесткий звук рвущейся ткани. Дорис еще успела увидеть, как муж идет к черной дырке в земле, а потом кусты сомкнулись плотной зеленой стеной, и она больше не видела Лонни — лишь различала его силуэт с той стороны. Она попыталась пройти туда следом за ним, но на ней была блузка без рукавов, и она сразу же оцарапалась о короткие твердые ветки подстриженных кустов.

— Лонни! — закричала она. Ей вдруг стало страшно. — Лонни, вернись!

— Сейчас, солнышко!

Дорис казалось, что дом с той стороны колючей зеленой стены бесстрастно глядит на нее пустыми темными окнами.

Стоны по-прежнему доносились из дымящейся дыры, но теперь они стали глуше — такие гортанные хрипы,

в которых звучало какое-то жуткое ликование. Неужели Лонни не слышит?!

— Эй, там внизу, — донесся с той стороны голос Лонни. — Тут есть кто-нибудь? Эй… о Боже!

А потом он закричал. Дорис в жизни не слышала, чтобы Лонни кричал, и от этого вопля у нее подкосились ноги. Она судорожно огляделась, ища глазами хотя бы какой-то проход — тропинку или просто просвет в плотных кустах, — но изгородь тянулась сплошной стеной. У нее перед глазами поплыли обрывки кошмарных видений: байкеры с крысиными мордами вместо лиц, огромный кот с розовой развороченной мордой, маленький мальчик с рукой-клешней.

Лонни! — хотела крикнуть она, но не смогла выдавить из себя ни звука.

Теперь с той стороны послышались звуки борьбы. Стоны затихли. Зато появилось какое-то влажное хлюпанье, как будто кто-то тяжелый шлепал по мокрой грязи. А потом Лонни вывалился обратно сквозь плотные кусты, как будто его сильно толкнули в спину. Правый рукав его светло серого пиджака был разодран в клочья, и на нем чернели подтеки какой-то слизи, которая дымилась, как и дыра посреди лужайки.

— Дорис, беги!

— Лонни, что…

— Беги! — Его лицо было бледным, как молодой сыр.

Дорис отчаянно огляделась в поисках полицейского. Хоть кого-нибудь. Но Хиллфилд-авеню как будто вымерла. Пустая и мертвая улица в мертвом городе. А когда Дорис повернулась обратно к изгороди, она увидела, что за зеленой стеной в направлении улицы движется нечто кошмарное… нечто бесформенное и черное. И даже больше, чем просто черное. Сама чернота — полная противоположность света.

И оно влажно чавкало.

А потом кусты зашелестели и зашевелились. Дорис застыла, не в силах оторвать взгляд от этой дрожащей зеленой стены. Ее как будто парализовало. Она бы, наверное, так и стояла (сказала она Веттеру и Фарнхэму), если бы Лонни не схватил ее за руку и не заорал на нее… да, Лонни, который в жизни ни на кого не повысил голос, даже на детей, вдруг заорал… она бы стояла там до сих пор. Или…

Но они побежали.

Фарнхэм спросил куда. Но она не знала. Лонни был вообще никакой, его буквально корежило от отвращения и трясло от страха. Похоже, он был в истерике — вот это она еще понимала, но больше не соображала вообще ничего. Он железной хваткой вцепился в ее запястье и тащил за собой. Они бежали не разбирая дороги — прочь от мрачного дома за зеленой изгородью и от дымящейся дыры на лужайке. Вот это она понимала, а все остальное было лишь вереницей смутных разрозненных впечатлений.

Поначалу бежать было трудно, но потом стало легче, потому что дорога пошла под гору. Они свернули за угол, потом еще раз свернули. Тусклые серые дома с высокими каменными крылечками и закрытыми зелеными ставнями, казалось, смотрят на них слепыми глазами окон. Дорис запомнила, что в какой-то момент Лонни снял на ходу пиджак, весь заляпанный черной слизью, и швырнул его на тротуар. Наконец они выбрались на достаточно широкую улицу.

— Стой, — выдохнула она. — Я больше не могу.

Свободную руку она прижимала к боку, в который как будто вонзили добела раскаленный прут.