Крауч-Энд
Шрифт:
— Это та американка, — сказал мальчик.
— Она заблудилась, — сказала девочка.
— Потеряла мужа.
— Сбилась в дороги.
— Нашла другую дорогу, темную.
— Дорогу, ведущую прямо в воронку.
— Потеряла надежду.
— Нашла Трубача со звезд…
— Пожирателя измерений…
— Слепого дудочника…
Они говорили все быстрее и быстрее, на едином дыхании… надрывная литания, мерцающая россыпь слов, от которых голова идет кругом. Дома как будто придвинулись ближе. На небе уже показались звезды, но это были не ее звезды — не те звезды, на
— Где мой муж? Где Лонни? Что вы с ним сделали?
Они разом умолкли. А потом девочка сказала:
— Он ушел вниз.
— Ушел к козлищу с тысячью молодых, — добавил мальчик.
Девочка улыбнулась злобной улыбкой жестокой невинности.
— Он не мог не уйти, правильно? На нем была метка, и ты тоже уйдешь.
— Лонни! Что вы сделали с моим…
Мальчик вскинул руку и заговорил нараспев на каком-то непонятном языке, похожем на пронзительные трели флейты. Дорис не понимала ни слова, но даже звучание этих фраз наводило на нее панический страх.
— А потом улица зашевелилась, — сказала она Веттеру и Фарнхэму. — Мостовая пошла волнами, словно какой-то ковер. Вздымалась и опадала, вздымалась и опадала. Трамвайные рельсы выскочили из канавок… или как там их закрепляют, не знаю… и взвились в воздух. Я это помню, помню, как на них отражался свет звезд… а потом и булыжники тоже стали отваливаться, сначала — по одному, потом — целыми порциями. Они отрывались от мостовой и просто улетали в темноту. Отрывались с таким странным треском… как будто что-то раскалывается или рвется. Наверное, при землетрясении такое бывает. А потом что-то полезло из-под земли…
— Что? — Веттер резко подался вперед, впившись глазами в американку. — Что вы там видели? Что это было?
— Щупальца, — медленно заговорила она, запинаясь на каждой фразе. — По-моему, щупальца. Но очень толстые, стволы старых смоковниц… и такие все… скрученные. Как будто каждое толстое сплетено из тысячи тонких… и на них были такие розовые присоски… но иногда они были похожи на лица… и мне показалось, что в одном я узнала Лонни… и все они были искажены, как будто им очень больно. А под этими щупальцами, в темноте под землей — в темноте внизу — было что-то еще. Что-то похожее на глаза…
Здесь она замолчала, не в силах продолжать. И замолчала надолго. Впрочем, добавить ей было особенно нечего. Дальше она ничего не помнила. А когда, наконец, вырвалась из беспамятства, оказалось, что она стоит у дверей какого-то маленького магазинчика, где продавали газеты-журналы. Она сначала не поняла, где находится — в том или в этом мире. Но чуть дальше по улице было светлее: там горели фонари и проезжали машины. И это вселяло надежду. Мимо нее прошли двое прохожих, и Дорис отступила поглубже в тень, опасаясь двух злобных — даже зловещих — детей. Но это были не дети. Двое подростков, парень и девушка, которые шли взявшись за руки.
Она настороженно ступила на тротуар, готовая в любой момент юркнуть обратно в спасительный сумрак у входа в закрытый темный магазинчик, но в этом не было необходимости. Ярдах в пятидесяти впереди виднелся достаточно оживленный перекресток, где на светофоре стояли машины. На той стороне улицы, прямо через дорогу, был ювелирный магазин с большими часами, с подсветкой в витрине. Стекло было закрыто стальной решеткой, но Дорис видела время. Без пяти десять.
Она дошла до перекрестка, и хотя там горели фонари и шум машин действовал успокаивающе, она все равно то и дело испуганно оглядывалась через плечо. У нее все болело. Она неуклюже прихрамывала из-за сломанного каблука. Но не только из-за каблука. Ноги болели страшно — и особенно правая, как будто она растянула там связку.
Добравшись до перекрестка, Дорис обнаружила, что это было пересечение Хиллфилд-авеню и Тоттенхэм-роуд. Она понятия не имела, как она сюда вышла. Под одним из фонарей стояли двое пожилых людей: крепкий старик лет шестидесяти и женщина примерно того же возраста в старом потертом платке, из-под которого выбивались длинные седые пряди. Они о чем-то тихонько беседовали, но увидев Дорис, сразу замолчали и посмотрели на нее как-то странно — как будто она была призраком из какого-нибудь фильма ужасов.
— Полиция, — прохрипела Дорис Фриман. — Где полицейский участок? Я гражданка Соединенных Штатов… у меня пропал муж… мне нужно в полицию.
— Что случилась, моя хорошая? — спросила женщина с искренней тревогой в голосе. — У вас такой вид, словно вас через пресс пропустили, правда.
— Вы попали в аварию? — спросил старик. — Где ваша машина?
— Нет. Нет… не в аварию… Пожалуйста… здесь есть поблизости полицейский участок?
— Вон там, чуть подальше по Тоттенхэм-роуд, — сказал мужчина и достал из кармана пачку сигарет. — Закурить не хотите? По-моему, вам сейчас не помешает.
— Спасибо. — Дорис взяла сигарету, хотя бросила курить почти четыре года назад. Старик поднес ей зажженную спичку, но у нее так дрожали руки, что она никак не могла прикурить.
Он взглянул на женщину в платке.
— Пожалуй, я ее провожу до участка, Эвви, чтобы уже убедиться, что с ней все в порядке.
— Я тоже с вами пройдусь, — сказала Эвви и приобняла Дорис за плечи. — Так что с вами случилось, моя хорошая? Вас пытались ограбить?
— Нет. Просто… я… я… улица… там был серый кот, одноглазый… улица распахнулась… я это видела… они что-то такое сказали про Слепого Дудочника… надо найти Лонни!
Дорис понимала, что несет полную чушь — какой-то бессвязный бред, — но ничего не могла с собой поделать. И потом, сказала она Веттеру и Фарнхэму, наверное, это был не совсем бред, потому что мужчина и женщина вдруг напряглись и попятились прочь, как будто в ответ на вопрос «что случилось?» Дорис доверительно сообщила, что у нее бубонная чума.
Мужчина что-то буркнул себе под нос. Дорис показалось, что это было: «Опять, стало быть, грянуло».
— Участок вон там. — Женщина указала рукой вдоль по Тоттенхэм-роуд. — Там над входом такие круглые фонари. Вы увидите.