Край вечных туманов

Гедеон Роксана Михайловна

– Здесь много разбойников, мадам Лоран. Видите, как я вооружен? Мне не впервой попадать в переделки.

– У меня нет денег, господин Паскаль. Меня не станут грабить.

– Да, но вам могут нанести иной урон.

Я подозревала, что он имеет в виду, но ничего не ответила. Паскаль слишком мрачно смотрит на мир. Здесь, в «Золотом погребке», сейчас так спокойно. Ночь пройдет быстро и мирно, на рассвете мы продолжим путь, а когда я доберусь до Сент-Элуа, мне и сам черт не страшен.

– Скверные времена, мадам. Очень скверные.

Голос Паскаля осекся. Из дождливого

мрака ночи донесся странный протяжный звук. Словно хриплый крик старика… Я вздрогнула. Звук умолк, а дождь все шумел и шумел, заглушая даже треск хвороста в камине.

– Это кричит сипуха, – сказала я.

– Вы уверены?

Паскаль резко поднялся, выхватил из-за пояса тяжелый пистолет. Я встревожилась.

– Что вы хотите, господин Паскаль?

– Да так… Взгляну, что там во дворе.

Он вышел. Я слышала, как старик прошелся по трактирному двору, заглянул в какие-то двери – я ясно слышала их скрип. Грустно замычала корова в хлеву. Потом шум дождя усилился, и я уже ничего не слышала.

Струи воды стекали по оконному стеклу. Небо было темно, как черный бархат, и ни одна звезда не вспыхивала на нем. Ветер бился в окна, и жалобно звенели рамы под его порывами. Раздался первый раскат грома, и ослепительная молния синим пламенем озарила трактир. Я вздрогнула. Какая жуткая ночь! Молния вспыхнула еще раз, да так ярко, что я невольно подумала, есть ли в гостинице громоотвод. Разумеется, нет… Это ведь не Париж, а глухой уголок Мана.

Вернулся Паскаль – вымокший до нитки и рассерженный.

– Вы что-нибудь увидели?

– Черта с два что-то увидишь в такой дождь! Отправляйтесь спать, мадам Лоран. Наверное, это и вправду кричала сипуха.

Я и сама считала, что пора спать. Когда спишь, не боишься ни молнии, ни грома. Постель, приготовленная для меня, была более чем скромная – старый тюфяк, застланный простыней, застиранной до прозрачности. Я прижалась щекой к подушке, набитой соломой, и закрыла глаза. Мне вспомнился первый бал в Версале. Тогда тоже шел проливной дождь, и сверкала молния. Но мне не было грустно. Я была поражена собственным успехом и долго не могла уснуть, вспоминая мельчайшие подробности того блестящего вечера. С тех пор прошло семь лет… Стоит ли вспоминать о том, чего уже никогда не вернуть? Я давно привыкла к бедности, скверной еде и даже к Грязной работе – ведь не зря же я служила в кухне Тампля. Я привыкла даже к одиночеству. И теперь у меня была только одна цель – добраться до Сент-Элуа.

Жанно, наверное, и не узнает меня. Но я обниму его и спою «Прекрасную мельничиху» – не мог же он забыть свою любимую песенку. Каким он сейчас стал? Ему ведь уже почти шесть лет. Я представляла себе смуглого прелестного ребенка с шелковистыми кудрями, черными, как вороново крыло, и огромными глазами цвета самой нежной лазури – глазами прекрасными, как растаявшие жемчужины. Жанно, наверное, вырос и пообносился. Наверняка он нынче ходит в куртке и гетрах, как обыкновенные крестьянские дети, а летом бегает босой, в полотняных штанах и парусиновой рубашке. Вряд ли Маргарита могла одеть его получше. Боже, как низко мы все пали! Жанно – единственный

наследник высокого рода де да Тремуйлей де Тальмонов, – на что он может надеяться, кроме нищеты? Если, конечно, нам не удастся покинуть Францию. Я вспомнила и об Авроре – ей уже одиннадцать. А еще есть Шарло. Господи Иисусе, какая забота свалится на меня.

Маргарита поможет мне. Думая о трех детях, которые будут у меня на руках, я и на миг не представляла, что рядом не окажется Маргариты. Я так любила ее. За год разлуки мне всегда казалось, что я осиротела. Не было постоянного ворчания, порицаний и нежных наставлений. Раньше они мне так надоедали, а теперь их не хватало. Пожалуй, Маргарита всегда была единственным человеком, на кого я могла надеяться. Паулино очень молод и, наверное, скоро откажется от обузы, которую представляла наша семья.

Громкий шум прервал мои мысли. Я вскинулась на постели. Послышался пронзительный звон разбитого стекла и ужасный треск – словно кто-то хотел выбить трактирную дверь.

– Кто там, черт побери? – раздался голос старого Паскаля.

Я стала поспешно одеваться, нащупывая в темноте комнаты свои ботинки, но мне удалось только накинуть на себя юбку. Чудовищная брань смешалась со звуками выстрелов. Стреляли раз, другой. Мои соседки – жена торговца, дама со служанкой и три маленьких девочки – закричали от ужаса.

– Надо закрыть дверь! – крикнула я.

Босиком бросившись к двери, я закрыла ее на задвижку.

– Мама! Мама! – кричали девочки.

– Нас хотят убить?

Мама приказала им замолчать, но они продолжали реветь от страха во весь голос.

– Да оставьте вы этого старика! – раздался чей-то громкий повелительный голос.

– Хватайте трактирщика! Он нам много задолжал, каналья! Да не упустите его женушку – у нее такие телеса, что хватит на целый полк!

Какие-то люди били посуду, двигали мебель, слышался шум борьбы, но больше не стреляли.

– Ух, как я замерз! – произнес тот же голос, видимо, принадлежащий главарю.

– Да и наш скряга наверняка тоже. Ну-ка, погрейте ему пятки у огня! Да не забудьте взглянуть, что там за дверью, я слышу какой-то женский писк. Мы отлично развлечемся!

– Это грабители, – прошептала я.

– «Поджариватели». Черт возьми, почему вы не заставили своих дочек замолчать!

Жена трактирщика закричала так истошно, что у меня потемнело перед глазами. Крики превращались в какую-то какофонию. Теперь вопил уже и мужчина. В комнату заползал отвратительный запах горелого мяса – словно бандиты жарили поросенка.

– Ну, ломаем дверь, что ли?

– Бери стол, Мартен! Мы живо справимся!

Я едва успела отскочить от двери. По ней ударили с такой силой, что зазвенели стекла в окнах. Еще один такой удар – и дверь сорвется с петель. Схватив плащ и ботинки, я бросилась к окну, изо всех сил затрясла раму – она не поддавалась. Но ведь надо же бежать! Не помня себя от страха, я изо всех сил ударила по стеклу рукой. Кровь залила мне пальцы, осколки посыпались на грудь, на платье, но я не отряхивала их. Вскочив на подоконник, я живо выпрыгнула из окна во двор.