Крайняя маза
Шрифт:
– И кладбищем на задворках?
– Дурачок. Ну, так как? Не побрезгуешь бедной, опороченной девушкой? Возьмешь в жены?
Счастливый Смирнов вплотную занялся губами Юлии. Груди женщины вжались в него потвердевшими сосками.
– Постыдились бы... – разнял их шамкающий старушечий голос.
– А чего стыдиться? – засмеялся Смирнов, рассматривая худую нервноликую старуху в больничном халате мышиного цвета с дырой на правой поле. – Эта очаровательная женщина сделала мне предложение, вы не подумайте, брачное предложение, и я склонен его принять.
– Да
Оловянные глаза старухи блеснули злорадным интересом.
– А что, это идея! – прыснула Юлия, проказливо посмотрев на Смирнова.
Тот обнял ее, повалил на скамейку. Теплые груди притягивали магнитом.
Старуха, плюнув в сторону, пошла прочь, бормоча себе под нос сентенции о всеобщем падении нравов.
4. Все остальное – это сыпь
Было тепло, небо голубело по-прежнему ярко, и у входа в метро Смирнов решил попить пива. Усевшись под фирменным зонтом "Балтики" с кружкой "Останкинского", он задумался.
"Это сейчас, поняв, что не стала мне противной, она не ждет от меня отмщения. А потом, после полутора лет брачной жизни, в ссорах станет упрекать в трусости и неблагородстве. "Ты – не мужчина!" И мне нечем будет ответить. Мне сорок два, и я хочу, чтобы этот мой брак был последним. Хочется растить детей от их рождения и до совершеннолетия. Факультативно, а не как прежде, преимущественно заочно.
И потому я должен найти этого Шурика.
Есть еще другая причина его найти и кастрировать.
Всю жизнь я спорил, искал месторождения, читал умные труды, писал научные статьи и приключенческие книжки, короче, всю жизнь витал в надуманном мире. И потому, оказавшись в безапелляционно капиталистическом, крепко-накрепко сел на мель, то есть на свой несчастный прожиточный минимум. И вот появился шанс сняться с этой крайне неприятной мели. Если я докажу себе, что могу делать земные, трудные и невыдуманные дела, опасные дела, то я смогу сделать так, что и для Юлии этот брак будет последним.
То есть единственным.
Если я найду этого негодяя и накажу его, то стану в ее глазах мужчиной, мужчиной, а не мужчинкой... Мужчиной, к которому прислушиваются, мужчиной, которому повинуются и пекут пирожки с капустой и дарят на дни рождения сердечные подарки. Так что путь у меня один, это путь к горлу этого Шурика...
А Юля, судя по всему, уже не хочет, чтобы я этим занимался. Сейчас не хочет. Боится, что в фирме узнают... И потому ничего не рассказывает.
Что же делать?..
Как что? Недавно она взяла на работу двоюродного брата. На две с половиной тысячи баксов. Меня еще тогда покоробило, что взяла не меня. Протирать штаны за компьютером, я умею намного лучше его. Не успеваю новые брюки покупать. Правильно сделала, что не взяла. Любовник в подчиненных – это подрыв авторитета.
Значит, двоюродный брат... Как же его зовут? Забыл... Кажется, на "В". Виталий? Нет... Владимир? Нет. Владик? Да, Владислав. Владик Остроградский. Пижон, каждый день меняющий галстуки,
Допив пиво и подавив желание взять вторую кружку, Смирнов позвонил с ближайшего телефона-автомата. Остроградский, не задавая вопросов, на встречу согласился.
Пожали они друг другу руки в маленьком кафе недалеко у "Тургеньевской". Заказали пива с креветками и по бифштексу.
– Дело серьезное, и ты должен поклясться мне, что никому ничего не расскажешь. Ни свату, ни брату, ни даже любимому начальнику, – потребовал Смирнов, думая, не заказать ли еще по сто пятьдесят водки. Ведь пиво без беленькой – деньги на ветер, это каждый знает.
Владислав поклялся молчать. Смирнов заказал по сто пятьдесят и рассказал о визите Шурика в его квартиру. Когда он говорил об изнасиловании Юлии, Остроградский сидел безучастно.
– Ты уверен, что все это придумано и поставлено руководством нашей фирмы? – спросил он кисло, когда Евгений закончил.
– Нет, конечно, – потупился Смирнов. – Просто во всех детективах расследования начинают с изучения моральной обстановки в семье и на работе пострадавшего. Вот я и начал с тебя.
– Понятно... – усмехнулся Владислав. – Ну что мне тебе сказать? Борис Михайлович? Да, есть у него с Юлей нестыковки. Она смелее его. Грамотнее экономически. Смотрит дальше, хочет большего. И в уме у нее, скажу прямо, далеко идущие планы. А Борис Михайлович все время говорит: "Тише едешь – дальше будешь". Если и решится на серьезный шаг, то трижды подумает. Нет, вряд ли он заказал изнасилование. Он умный мужик, знает, что всему нужен противовес, в том числе и его собственной персоне...
– Значит, не он?
– Вряд ли... Нет, не он.
– А кто же?
– Не знаю...
– Не может быть, чтобы не знали. Что-то вы с сестричкой темните.
– Это точно. Скажу тебе по секрету, что перед твоим звонком я разговаривал с ней. И она попросила ничего не рассказывать ни о фирме, ни конкурентах и общих знакомых.
– Чем аргументировала?
– Тем, что ты, в конце концов, наделаешь глупостей, и всем нам троим в разной степени не поздоровится. Я тебе также советую успокоиться и подумать о более серьезных делах.
– Значит, вы оба не хотите ничего выяснять...
– Конечно, не хотим, – холодно посмотрел Остроградский. – Юлия, находясь в состоянии сильного душевного волнения, тебя с панталыка сбила, под влиянием момента сбила, и ты завертелся. Представляешь, сколько всего ты можешь накрутить со своим дилетантским расследованием? Начнешь совать свой нос в дела фирмы. И, в конце концов, получится скандал с газетной трепотней и сплетнями, и меня с Юлией просто уничтожат. Естественно, после того, как ты получишь в своем подъезде пулю в живот и умрешь в муках под мусоропроводом. И еще...