Кречет. Книга I
Шрифт:
Чтобы избежать риска разминуться с Вашингтоном на дороге в Уэст-Пойнт и не заставлять более ждать свою супругу, Арнольд уселся за стол вместе с ним и Лафайетом. Обед начался весело, как вдруг прибыл гонец с письмом.
Арнольд прочел его и, нисколько не изменившись в лице, самым естественным тоном попросил извинения: его срочно вызывают по делам службы. Он встал из-за стола и, подав знак жене, удалился с ней в свою комнату. Минуту спустя Лафайет и Гамильтон выглянули в окно и увидели, как генерал вскочил на лошадь и умчался в южном направлении.
Они остались за столом одни. Ожидание показалось им долгим, миссис Арнольд все не возвращалась. Тогда они
Между рыданиями квартеронка смогла им сказать, что «у мистрис конвульсии» и что уже послано за доктором: ее состояние вызывало опасения, ведь она была беременна.
– Мы сочли, что наши дружеские отношения дозволяют подняться к ней в комнату, – продолжил рассказ Лафайет. – Это было весьма грустное зрелище. Несчастная женщина, казалось, потеряла рассудок. Она корчилась от боли и так кричала, что даже вы могли бы их услышать, если бы мы не закрыли окна. Она говорила… Прошу простить меня, господин генерал, но все же думаю, что вам следует знать… Она говорила, что вы приехали сюда, чтобы убить ее ребенка…
Жиль навсегда запомнил смертоносный блеск, сверкнувший в голубых глазах Вашингтона.
– Так вот как здесь думают обо мне!.. – горько промолвил он. – Вот чего можно ожидать от людей, которых любишь! Нет, Пегги Арнольд не сумасшедшая. Если она и кажется безумной, то потому, что знает: ее муж бежал…
– Вы не повидаетесь с ней? – спросил Гамильтон.
– Нет! Вы оба останетесь здесь на тот маловероятный, впрочем, случай, если предатель попытается вернуться за своей женой. Я же возвращусь в Уэст-Пойнт вместе с нашим юным французом. Прежде чем я снова пущусь в путь, мне нужно отдать кое-какие распоряжения.
Весь остаток дня генерал Вашингтон посвятил тщательному обследованию укреплений Уэст-Пойнта, отправке разведчиков, чтению писем, спокойный среди офицеров своего штаба, молчаливых и сгорающих от стыда. Жиль, временно возведенный в ранг адъютанта главнокомандующего, носился вслед за ним, готовый отправиться на край света по его первому знаку.
К вечеру, когда все офицеры собрались в комнате, служившей Арнольду кабинетом, чтобы держать там совет, невесть откуда появился черный раб с письмом. Письмо было от Арнольда, и Вашингтон прочел его вслух.
Предатель писал:
«Когда сознаешь, что поступил благородно, не ищешь предлога, чтобы извинить поступок, который свет может счесть достойным порицания. С самого начала этой фатальной войны. между Великобританией и ее колониями я всегда руководствовался любовью к моей стране.
Любовь к моей стране диктует мне и мои нынешние поступки, какими бы противоречивыми ни показались они обществу, что так редко судит нас по справедливости. Я слишком часто испытывал неблагодарность моей родины, чтобы, ожидать от нее чего-либо. Гуманность Вашего превосходительства мне достаточно знакома, и я не боюсь просить у вас защиты в отношении миссис Арнольд, которая избавит ее от несправедливости и оскорблений, коим ее может подвергнуть жажда отмщения. Каково бы ни было мщение, оно не может быть направлено ни на кого, кроме как на меня одного. Миссис Арнольд невинна, как ангел, и неспособна на дурной поступок. Я прошу Вас, чтобы. Вы, разрешили ей вернуться в Филадельфию к ее близким или же – по ее выбору – воссоединиться со мной. Я ни в малейшей степени не жду гонений на нее со стороны. Вашего превосходительства, но
P.S. Я полагаю своею обязанностью перед офицерами моего штаба засвидетельствовать, что все они были, в полнейшем неведении относительно того, что произошло и что они сочли бы губительным для блага государства. То же относится и к Джошуа Смиту, на которого могут пасть подозрения…»
Вашингтон закончил чтение, сопровождавшееся негодующим шепотом офицеров, сложил письмо, спрятал его в карман и оглядел ледяным взглядом всех, кто его окружал.
– Успокойтесь, господа! Все это очень печально. Не знаю даже, действительно ли этот человек настолько циничен или он не ведает, что творит?
Это невообразимо…
Затем он обратился к Жилю:
– Поезжайте в Робинсон-хаус, господин Гоэло. Скажите генералу Лафайету и полковнику Гамильтону, пусть они присоединяются к нам.
Перед тем вы передадите им письмо, адресованное миссис Арнольд, и сообщите ей, что ее муж, несомненно, находится в полной безопасности среди английских войск и что я прикажу отправить ее к отцу в Филадельфию, как только она того пожелает. Скажите ей также… чтобы она собрала личные вещи своего… супруга и передала их мне. Вы привезете их, но не задерживайтесь: завтра утром мы выезжаем в Тэппен, где будем судить английского шпиона, которого туда уже должен был препроводить полковник Толмедж.
Интонация, с какой Вашингтон произнес слова «английский шпион», побудила Жиля прервать молчание, которое он предпочел сохранять весь этот день, боясь усугубить гнев генерала.
– Прошу простить меня, господин генерал, но читали ли вы письмо майора Андре?
– Читал, ну и что с того?
– Из этого письма вы должны были узнать, что майор вовсе не шпион. Это честный офицер, преданный и смелый. Он нехотя и не без отвращения выполнял поручение лорда Клинтона…
– Я и не сомневаюсь в этом. Однако он был схвачен переодетым в гражданское платье!
– Но он переоделся случайно, против воли!
Обстоятельства вынудили его сделать это…
Вашингтон стукнул кулаком по столу.
– Не играйте со мною в подобные игры, сударь!
Закон недвусмысленно и категорически гласит: всякий офицер или солдат, схваченный в зоне военных действий в гражданской одежде, считается вражеским шпионом и должен быть повешен.
Такая судьба недавно постигла английского шпиона Натана Хейла.
– Все это так, но если закон есть закон, то вы – генерал Вашингтон, – продолжил свою защиту Жиль, забыв всяческую осторожность. – Наш закон – это вы, вы – закон для всех нас, даже и для меня, хоть я и чужестранец. Разве вы не можете помиловать его?
Одобрительный шепот придал ему уверенности, но генерал властным жестом оборвал разговор. Однако его голос несколько смягчился, когда он отвечал Жилю.
– Что бы вы об этом ни думали, у меня нет права подменять закон, я не обладаю и правом помилования, ведь наша верховная власть – это Конгресс. Я всего лишь военачальник… Хотите вы этого или нет, майора Андре будет судить военный трибунал, чей приговор не может быть обжалован. Не рассчитывайте на меня, я не могу его изменить. Опасность, которой подвергаются все, кто сражается за Свободу, слишком велика, чтобы пренебрегать ею. Теперь идите и помните лишь о том, что вы солдат.