Кречет
Шрифт:
— Что ж вы посуды нормальной не прихватили? — каждый раз сетовал я когда отхлебывал горячий напиток из жестяной банки с острыми краями.
— Так мы же не собирались надолго, — разводил руками Кузнец. — Только до Темногорска метнуться и обратно в фермерский дом. Кто ж знал что так выйдет?..
— Надо будет потом раздобыть наборчик железной посуды, — кивнул я.
— Если выживем, — капнул яда Хан.
— В отличие от тебя, я умирать не собираюсь, — поморщился я.
— Я тоже хочу жить, — ответил Хан, — Но дело мы затеяли опасное, еще и ожившие вокруг. Сейчас не знаешь, доживешь до завтра или
— Ты хочешь слиться? — я нахмурился и зло уставился на Хана.
— Нет, что-ты! — замотал головой он, — Я это к тому сказал, что не надо планировать посудку для пикника… Пикника может и не быть, и нас тоже.
— Вот, что ты за человек, — плюнул я. — Вечно тебе плохое мерещится…
— Может поэтому и до сих пор жив, — загадочно проговорил Хан, — Оптимисты нынче долго не живут.
— Ну, не скажи, — вмешался Кузнец, — Я по жизни большой оптимист и, как видишь, тоже пока небо копчу.
Хан отмахнулся и ничего не ответил. Знал, что спорить с нами бесполезно. Мы как-то с Кузнецом были близки по своим взглядам на жизнь. Только он напоминал большого доброго ребенка, а во мне цинизма было побольше. Плохо это или хорошо, но не мог я быть пушистым, после того, как меня так жизнь потрепала… И началось это еще задолго до апокалипсиса. Много смертей я повидал, многих сам на тот свет отправил. На войне нельзя по другому: или ты или тебя… А теперь вся жизнь сплошная война. Может, и прав Хан — к смерти нужно быть готовым. Вот только не видел я ни одного человека, кто бы к встрече с костлявой был готов…
Локи совсем поправился. Рана затянулась и даже начала обрастать шерстью. Пес все чаще пропадал в лесу. Охотился там на белок и на лесных мышей. Нередко Локи притаскивал добычу в лагерь и складывал ее перед порогом шалаша. Хан постоянно шипел на собаку, отпинывал тушки зверьков и пытался прогнать пса из лагеря. Локи все это терпел, но однажды рыкнул в ответ. Прыгнул и лязгнул челюстями возле самого уха. Я не успел вмешаться и Хан схватился за лук. Но Локи — не дурак, и тут же скрылся в чаще. Прошло несколько дней, а собака не появлялась. Я ворчал на Хана и упрекал его за то, что лишил нас умного пса. Тот отмахивался и бубнил в ответ, что это лишняя обуза, и своим лаем пустобрех может привлечь оживших или того хуже — апостолов.
В очередную ночь я заступил на дежурство. Хан и Кузнец храпели в шалаше, а я коротал время, выстругивая из осины фигурки, сидя на посту на скале. Молодой месяц блекло освещал полоску асфальта. Мертвая тишина опустилась на лес. Даже листья не шелестели. Ночь была душная и безветренная.
Где-то вдалеке раздался размытый гул, словно по реке шел пароход. Но здесь нет реки и в помине. Я вскочил и вгляделся в темноту: по шоссе неслось темное пятно. Теперь уже ясно, что это машина. Куда ты прешь? Бух! Автомобиль с выключенными фарами, не снижая скорости, врезался в лежащее поперек дерево. Грохот и лязг перекатами разорвали ночную тишину. Небольшой седан подпрыгнул и кувыркнулся в кювет, встав на крышу.
Друзья! Отзывы и лайки ускоряют выход прод до двух в день!
Глава 11
Я метнулся к шалашу, чтобы разбудить друзей,
— Внизу машина перевернулась, — крикнул я.
— Сколько людей? — спросил на ходу Хан, накладывая на лук стрелу.
— Не видно. Но машинёшка мелкая и одна, не похоже на Апостолов…
Осторожно продираясь сквозь заросли, мы старались не шуметь.
— Обходи левее, — махнул я Хану, — возьмем их в полукольцо.
Мы спешно спускались со скалы. Грузный Кузнец немного отстал. Сдерживая шумное пыхтение, он с трудом протискивался между кустов и проклинал про себя колючки.
Мы спустились вниз, и я, выглянув из-за дерева, осмотрел автомобиль. Покорёженная малолитражка в метрах двадцати от нас, беспомощно лежала вверх колесами. На просвет сквозь осыпавшиеся окна, в салоне виднелась какая-то возня. Я согнул руку в локте, сжав пальцы кулак. Жест означал «замри». На мгновение Кузнец перестал дышать. Из автомобиля послышались голоса. Бах! Бах! Кто-то бил ногой по лобовому стеклу изнутри. Пожамканное стекло быстро поддалось и вылетело из пазов. В образовавшийся проем выползла женщина, она что-то говорила второму, придавленному внутри. Кузнец не выдержал и выскочил вперед.
— Не бойтесь, — закричал он. — Я вам помогу!
Женщина отпрянула, но увидев живого человека воскликнула:
— Пожалуйста, помогите! Мой муж ранен! Мы бежим от Апостолов, ехали без света и попали в аварию!
Я вышел из темноты вслед за Кузнецом, к машине уже спешил и Хан. Раненый стонал и умолял скорее его достать. Его ногу зажало между сдвинувшимися сиденьями. Кузнец подсунул кувалду и даванул, используя, ее как рычаг. Хрясь! И сиденья раздвинулись. Аккуратно вытащив пострадавшего и уложив на землю, я осмотрел рану. Бородатый мужчина средних лет покорно позволил ощупать ногу.
— Перелома нет, до свадьбы заживет, — заключил я. — Или вы уже женаты?
Женщина улыбнулась:
— Спасибо вам! Господи! Как нам повезло, что вы оказались рядом! Меня зовут Алина, это мой муж Дима. Вы как здесь оказались? Вас только трое?
Странно… Назвались обычными именами. Сейчас в ходу только прозвища. Когда все только начиналось, каждый боялся попасть под карантин. С подозрением на инфекцию помещали в спецприемники всех подряд. Эдакие лепрозории, там держали людей вместе со всеми их родственниками (мол контактные же). Потом народ смекнул, что представляться настоящими именами нельзя, чтобы родственников не подставлять. Так и пошли в ход прозвища. А потом, когда все совсем рухнуло, прозвища лишь укрепились. Частые стычки мирных общин с бандами мародеров заканчивались нередко смертью. Мародеры мстили и убивали обидчиков вместе с их семьями. Но когда у тебя нет фамилии и имени, а есть лишь прозвище — трудно понять, кто твоя семья…
— Мы ищем своих друзей, их похитили Апостолы, — выдал Кузнец. — Вы знаете, где их лагерь?
— Конечно, — не по годам хриплым голосом воскликнула худая женщина, её изможденное лицо на миг исказилось. — Два месяца мы провели у них в рабстве…
— Пойдемте в наш лагерь, там все обсудим.
Муж с женой последовали за нами. Мужчина заметно хромал, молча оглядывая всех исподлобья, а женщина не переставала сыпать благодарности.
В лагере гостей усадили на лавку из бревна и налили чай.