Кредиторы гильотины
Шрифт:
Ворота этого дома были узки и мрачны, и из-под них постоянно текли ручьи помоев. Кухни всех трех этажей выходили на узкую, крутую лестницу, и на ней всегда был слышен запах плохой стряпни. Надо было иметь крепкий желудок, чтобы не потерять аппетита, поднявшись на третий этаж.
Войдя в коридор, служивший передней, посетители вынуждены были дышать воздухом, настоянным на смеси запахов керосина и неопрятно содержащихся кошек. Здесь толстая девушка, плохо говорившая по-французски, брала у посетителя шляпу и пальто и относила их в другую комнату. Эта любезность
Столовой служила комната, оклеенная выцветшими обоями, и единственной мебелью в ней были буфет из красного дерева и большой белый стол посредине, да над камином висело зеркало в серой рамке, причем прямо на зеркале завсегдатаи кафе, пользуясь бриллиантами из колец, нацарапали массу глупостей.
По стенам было развешано несколько плохих литографий. На камине перед зеркалом стояли четыре фотографии: хозяйки дома; ее дочери – особы двадцатью годами моложе, очень красивой, в весьма легком костюме; жандарма – первого мужа Баландье и отца ее дочери; и красивого молодого человека, которого дочь Баландье называла другом мамаши.
Стол был застелен скатертью сомнительной чистоты, которую меняли раз в два дня; салфетки менялись два раза в неделю, и постоянные посетители вкладывали их в кольца с номерами.
Сама Баландье занималась хозяйством; ее дочь очень редко садилась за стол – самое большее шесть раз в год. И никто никогда не видел Друга мадам Баландье – красавца Густава. Когда в час обеда ему нужно было переговорить с Баландье, он вызывал ее на кухню.
Рядом с большой столовой была комната поменьше, меблированная немного лучше, и стоящий посредине нее стол был покрыт зеленой салфеткой.
В этой комнате после обеда постоянные посетительницы говорили какому-нибудь новичку, явившемуся в первый раз:
– Сейчас будут играть по-маленькой, а я забыла мое портмоне. Дайте мне в долг луидор.
Иногда это имело успех, но, нужно заметить, довольно редко.
В это-то место в восемь часов вечера и вошел Панафье.
Обед уже начался: человек двенадцать женщин сидели за столом, в то время как от сильного пола было всего четыре представителя.
Панафье заметил, что все дамы были не в духе – ни одна из них не разговаривала, что казалось удивительным. Что касается мужчин, то, наклонившись над своими тарелками, они яростно трудились, пытаясь разрезать жилистое мясо.
Панафье хотел завязать разговор со своей соседкой. Оказалось, что это сделать очень легко, так как она начала первая.
– Вот так обед! – сказала она. – К счастью, у нас свои зубы, а то невозможно было бы перегрызть это мясо.
– Да, действительно, – поддержал Панафье, – надо быть глубоко убежденным в том, что это мясо, чтобы согласиться его есть. Здесь всегда так кормят?
– Как? Всегда такой обед? Не-е-ет. Если бы это было так, я не ходила бы сюда. Но как только приходят некоторые посетительницы, так сразу же им подают лучшие куски, а нам – ничего.
– Но, – с горечью перебила
– Каких дам?
– Мы-то очень хорошо знаем, кто они такие, – сообщила одна из женщин, – а между тем они делают вид, что лучше нас.
– А кто они такие? – спросил высокий мужчина, обращаясь к своей соседке. – Я не видел, как они входили.
– Разве ты не знаешь, что это те мадам, про которых говорят, что они честные женщины?
– Да уж!
И все за столом громко засмеялись.
У Панафье вся эта болтовня вызывала большое удивление.
– О ком это вы говорите? – спросил он в свою очередь.
– О двух девчонках, которые сидят вон там! – отвечала соседка, указывая на маленькую комнату, дверь которой была закрыта. – Здесь всегда так. Мы приходим каждый день – и на нас не обращают внимания. Эти являются изредка – и вокруг них все пляшут. Все лучшее подается им.
– Где же эти дамы? – спросил Панафье.
– Тут, рядом, – отвечала его соседка, указывая на дверь, из-за которой слышался смех.
Панафье, следивший за всем, что происходило вокруг него, не находил среди людей, сидевших за столом, того, кого искал, и подумал, что, может, он находится в числе гостей маленькой гостиной. Поэтому, обращаясь к своей соседке, он спросил:
– Кто же эти особы?
– Я уже вам сказала, что две дрянные девчонки, которые выдают себя не за тех, кто они есть. Да еще мужчины, с которыми они обедают.
– А вы знаете этих мужчин?
– И да, и нет. Я видела их несколько раз. Это люди женатые, которые являются сюда только потому, что здесь им не грозит встреча с людьми, которые их знают.
– Я спросил вас об этом потому, что голос одного мужчины показался мне знакомым. Его некогда звали в Латинском квартале аббатом.
– Аббатом? Нет, я никогда не слышала такого имени.
– Я, вероятно, ошибся, – сейчас же сказал Панафье, не желая, чтобы его вопросу было придано хоть малейшее значение.
Нам нет нужды далее повторять читателю беседу постоянных посетителей Баландье. Достаточно один раз побывать в этом обществе, чтобы убедиться, до какой степени доходят его невежество, глупость и цинизм, но есть люди, которые считают это очень забавным. В доказательство сказанному мы только обратим внимание читателя на четырех мужчин, сидевших за большим столом и обменивавшихся с дамами самыми грубыми сальностями. Они смеялись до сумасшествия, смеялись до такой степени, что одна толстая посетительница, которую звали рыжей Нини, с убеждением сказала:
– Я не знаю – может быть, в маленькой комнате кормят лучше, но зато здесь не скучают. Когда этим мужчинам хочется посмеяться, они бросают «честных женщин».
В эту минуту дверь в маленькую комнату отворилась, и послышался женский голос, говоривший:
– Если вы хотите повеселиться, то прикажите подать шампанского.
Услышав этот голос, Панафье вздрогнул и вытянул шею, чтобы прислушаться, но дверь закрылась.
Он страшно побледнел и, наклонившись к своей соседке, спросил: