Кремль. Президенты России. Стратегия власти от Б. Н. Ельцина до В. В. Путина
Шрифт:
После Сумгаита и Ферганы стало ясно, что стране грозят национальные катаклизмы. Национальная проблема стала уже не проблемой языка, культуры, экономической самостоятельности. Она стала вопросом жизни и смерти, этнические конфликты приобрели кровавую окраску, гибли люди, и войска превратились в команды «Скорой помощи», рассылаемые по разным регионам.
Национальный вопрос отразил в себе все несовершенство нашей жизни, это лишь кончик туго затянутого узла, а известно — когда слишком сильно потянешь, узел затянется еще больше.
Отсутствие закона о собственности, отсутствие рынка и сохранение командной системы
Люди в республиках были уверены в том, что, избавившись от чужой бесхозяйственности, свою они преодолеют быстро. Они не боялись нарушения прежних хозяйственных связей, чем их обычно пугали, и полагали, что сумеют наладить новые и более для себя выгодные.
Безумие — иначе нельзя было назвать ситуацию, когда по национальному признаку убивали или изгоняли людей, таким образом пытаясь избавиться от собственного экономического и политического бесправия.
Сама атмосфера в обществе была заражена националистическими настроениями, и потому оскорбительные выражения уже не казались предосудительными. Националистическая лексика проникла на страницы партийных изданий и в словарь секретарей партийных комитетов.
Наученный горьким опытом первых демократических выборов, накануне новых выборов партаппарат по всей стране пытался заключить союз с националистическими силами, надеясь хотя бы под этим знаменем удержать власть. Тут же декларировалось возмущение «националистическими проявлениями», но обязательно — в соседней республике, а не у себя дома.
Становилось ясно, что бессмысленно питать иллюзии: национальные проблемы не исчезнут ни завтра, ни в обозримом будущем. Разбитое не склеишь.
Процесс серьезных социальных перемен в Стране многими был воспринят как нечто угрожающее устоям, пробудил зависть, комплекс неполноценности, сделал людей восприимчивыми к националистическим идеям.
Половинчатость в переустройстве экономической жизни, порожденная бесконечными спорами: можем ли мы позволить себе рынок, акционерные общества и частную собственность, не только отдалила вожделенный миг обретения того необходимого, что делает человеческую жизнь неунизительной, но и гарантировала новые этнические конфликты.
Неустроенность жизни, нестабильность, неуверенность в завтрашнем дне требовали какой-то компенсации, самоутверждения — в данной ситуации только за счет других.
Мы с изумлением наблюдали, как по национальному признаку раскалывались целые республики, как соседи лихорадочно выясняли национальность друг друга, как дотошно копались в биографии бабушек и дедушек. Но разве это не было запрограммировано? Сколько десятилетий официальные и неофициальные отделы кадров всех уровней по обязанности и по собственной инициативе занимались калькуляцией: если начальник молдаванин, то второй человек — русский, здесь слишком мало казахов, тут переизбыток латышей, сюда не принимать евреев, туда не брать немцев, оттуда не выпускать крымских татар...
Все это, казалось, затрагивало немногих. Но и малой капли яда оказалось достаточно, чтобы отравить целую страну.
Страх перед столкновениями на национальной почве преследовал людей во многих
А переезжать, скажем, в Россию из западных и южных республик — значило еще и пояса подтягивать: там люди все же в основном жили сытнее.
Самоутверждение одного народа за счет другого есть национализм. Страна столкнулась с тем, что самоутвердиться за счет другого желает не один народ, не два, а чуть ли не вся страна. Так родился новый национализм. Взаимоотношения между республиками стали определяться главным образом новым национализмом. То есть на первый план вышли национальные интересы, которые подминали под себя все остальные интересы.
Республики охотно осваивали самостоятельность. И уже было видно, что это ведет к созданию национальных государств. Предчувствия были дурными.
Татария и Башкирия выразили желание из автономных стать союзными республиками, и сам русский народ ощутил потребность собственной государственности.
Республики стали признавать независимость друг друга. Первой свою независимость провозгласила Литва, ее признали Эстония, Латвия и Молдавия. Азербайджан и Таджикистан подписали с Литвой соглашение о сотрудничестве.
По указанию Ельцина глава российского правительства Иван Силаев подписал с Литвой большое соглашение. Делегации Верховных Советов Литвы и России начали переговоры о взаимном признании. Ясно было, что все переговоры юридически ничего не значат* но они неопровержимо свидетельствовали о том, что республики расходятся все дальше. Можно было помешать, притормозить движение республик к независимости, но остановить его было невозможно.
В действие вступил «фактор Ельцина», активная балтийская дипломатия российских руководителей. Борис Ельцин заявил, что намерен установить прямые — и не только экономические — отношения с Балтийскими республиками.
Под руководством Рамазана Абдулатипова, председателя Совета Национальностей российского парламента, и Николая Травкина, председателя одного из комитетов Верховного Совета, был разработан документ о сотрудничестве двух суверенных государств — России и Литвы.
«Фактор Ельцина» благоприятствовал новым лидерам Литвы, Латвии и Эстонии, хотя сам Борис Ельцин отнюдь не выступал за выход Балтийских республик из СССР. В августе 1990 года в Таллине с руководителями Балтийских республик встретились представители правительств России, Молдавии и руководители новой городской власти Москвы и Ленинграда. Они пытались создать новый межреспубликанский рынок.
На этом фоне 17 марта 1991 года состоялся референдум. Советских людей спросили: хотят ли они сохранения Советского Союза как обновленной федерации равноправных и суверенных республик?
За сохранение Советского Союза, уже раздираемого на части, высказалось три четверти опрошенных. «За», похоже, голосовали и те, кто в реальности хотел обрести самостоятельность.
Горбачев говорил своим помощникам, что, если народ проголосует против Союза, ему придется уйти. Но исход голосования дал Михаилу Сергеевичу шанс. Он его использовал, предложил принять новый Союзный договор.