Кремль. У
Шрифт:
— Обратитесь и спросите святого отца, должны ли мы продолжать войну, и он ответит вам и с Писанием и со святой водой.
Священник подошел к колодцу — и вдруг уронил в колодец ковшик со святой водой. Солдаты, естественно, должны были ожидать, что священник или пожертвует ковшичком или же попросит слазить солдата, но произошла странная история, священник задрал рясу и полез в колодец сам. Это было дико и превосходно задумано. Солдаты 8-го сектора покинули нас и устремились к более интересному зрелищу: как лезет в колодец священник. А священник, как выяснилось потом, стоял по пояс в холодной воде, держа в руках ковш, и говорил:
— Французы,
Солдаты отходили опешившие — тут было много из колоний, вообще номер был воплощен и сделан довольно удачно. И когда многие солдаты выслушали речи у колодца и колодец был, так сказать, использован, — священник вышел и подошел к столу.
Несомненно, что внимание было на его стороне, но и он ошибся, он все осматривался, и ему хотелось объяснить Шурке, так как он был человек благородный, чтобы она ехала и что он освобождает ее от звания невеста. (…) Он был странный человек и жизнь свою закончил странно.
П.-Ж. Дону по изменившемуся тону солдат понял, а я гораздо позже понял, но теперь надо было его задержать, и Дону понимал, что, не поговорив с Шуркой Масленниковой, — Донат с 8-го сектора Верденского сражения не уйдет. В нем было какое-то странное благородство — и эта русская способность жертвовать собой по пустяку. Он волновался, ждал Дону.
И тут-то П.-Ж. Дону испытал себя. Он стал сомневаться и стал загадывать загадки, дабы оттеснить от Доната солдат. П.-Ж. Дону с общего согласия предложил пищу. Они выбрали еду. Они ели рис. П.-Ж. Дону был хитер, его трясла лихорадка, ибо неизвестный солдат, речь о котором уже шла по всем секторам армии, был в его руках. Как Донат был голоден и как он жрал. Он съел больше всех и думал, что привлекает благодаря этому еще солдат, которые не распропагандированы голосом из колодца. Они съели рис. И тогда Донат предложил ему самую странную баню. В печь положили раскаленное ядро, не взорвавшееся, но которое могло взорваться. Они подошли. И Донат влез. Я видел страх П.-Ж. Дону, потому что к чертовой матери вообще бы разнесло все кафе. Солдаты выражали восторг — священник мылся.
Тогда П.-Ж. Дону, видя, что Шурка уже идет к священнику, предложил ему игру в прятки, надеясь, что, если Донат пойдет прятаться, он дойдет до первого места и позвонит в отдел — и кончено, солдат будет арестован или все [это] место вместе с солдатами почистят пулеметами. Священник воскликнул:
— Хорошо, я иду прятаться первым, — он остановился. — Но я уже спрятан лучше всех. Вы не понимаете, солдаты, так я тот Неизвестный Солдат и оратор, которого ищут по всем 8-ми секторам французской армии.
Девка закричала: «Донат!» — и бросилась к нему на шею.
Ах, это подлое французское командование, которое награждает негодяев и не могло наградить меня, искренно преданного делу французского народа, они и тут подвели меня.
Солдаты страшно взволновались, когда оказалось, что Неизвестный Солдат на 8-м секторе и это он будет говорить с ними. Но тут-то вполне проявился талант П.-Ж. Дону, который протянул руку через стол и воскликнул:
— Я председатель лиги дезертиров!
Донат не выразил никакого восторга, тогда он исправился:
— Я председатель дивизионных и полковых комитетов, тайно выбранных, и мы с тобой, друг, должны составить прокламацию к солдатам о прекращении братоубийственной войны.
Донат здесь потерял всякую осторожность, потому что он слепо верил духу солдат и не
— Хорошо б соснуть полчаса, я не спал пять ночей.
Он никого не узнавал. П.-Ж. Дону отстранил Шурку, пропустил Доната в комнату, дал ему лист бумаги, тот наклонился, и П.-Ж. Дону сказал:
— Вы устали, товарищ, вам трудно сочинять. Я диктую. Пишите. «Французские рабочие…»
— Французские… — повторил устало Донат, и тут П.-Ж. Дону выстрелил ему в затылок.
На выстрел побежали люди. П.-Ж. Дону прыгнул в окно. Его ловили, а еще немного — и застучал пулемет. Солдаты вошли, кто-то из них сказал:
— Он умер и будет похоронен неизвестным.
Я пополз за ними, я стоял над ним, я вылез из-под стола. Они сказали:
— Правильно, надо ему поклониться перед смертью.
Донат, когда наклонился, схватил конец той бумаги, с написанными им словами, и так повалился на пол, сраженный пулей подлого контрразведчика. Да, многие из нас так умерли. Он лежал — с каменным лицом и вытянув крепкие руки. Волосы у него отросли и закрывали каменный лоб.
П.-Ж. Дону вилял среди сада, я думаю, он убежал, ни капли не задумавшись предать меня, и в то время как я дрожал под скатертью, думая, что с минуты на минуту какому-нибудь солдату придет в голову мысль заглянуть под стол. Нет, война — страшная и утомительная вещь. Там стучали какие-то части. Какие-то люди стонали, солдаты, оказывается, арестовали офицеров и готовили баррикады. И вот мне суждено было участвовать в последней комедии этого Неизвестного Солдата.
Солдаты решили похоронить труп Неизвестного пока в общей могиле подле камня, об нем вспомнили, когда только поспешно был начат разговор о могиле. Они решили закопать его временно — и бывают же странные улыбки истории — его могила оказалась действительно временной. Они, может быть, и хотели сохранить его могилу.
Они отрыли могилу, положили тело во временном гробу и сделали отметку, принесли гроб — дескать, место занято. Могильщик спал и, наверное, едва ли удивился, что одного креста не хватает. Была лунная ночь, я как сейчас помню, и так как я по разговорам с П.-Ж. Дону приблизительно знал дислокацию, по которой будут наступать на восставших солдат 8-го сектора те части, которые их будут подавлять, то я устремился в ту сторону, которая была противоположной, и, таким образом, счастливо избег и участи подавленного восстания, и участи победителей, что тоже весьма неприятно.
Победители!.. 9-й сектор фронта, на что обращаю я ваше внимание, не упоминается, чьи трупы попали в Верден. Я думаю, это был тот сектор, который не посетил Неизвестный Солдат. Вам, конечно, трудно выслушивать все это, но уверяю вас, что это полезно. Французское командование, не доводя до солдат известия о немецкой революции, двинуло туда войска, немцы, растерянные, дрогнули. Первые сведения о волнениях среди немецких солдат принес П.-Ж. Дону. Конечно, он был достойно вознагражден, ему не поверили, но войска дрогнули, а солдат, который сообщил о немецкой революции, только помог, потому что горячие головы, которые ему были рады и которые ему сочувствовали, — их всех скосили пулеметы учреждения, в котором служил П.-Ж. Дону, а в девятом секторе шло внутреннее брожение, которое и послужило ему слабостью — солдаты еще не знали силы своих винтовок — и двинули вперед.