Кремлевские подряды Мабетекса . Последнее расследование Генерального прокурора России
Шрифт:
На самом же деле интерес к моей деятельности у людей был достаточно высок. В Челябинске, скажем, избиратели заполнили зал на полторы тысячи мест — люди даже в проходах стояли! Уральская юридическая академия — там вообще все желающие пробиться в зал не смогли. Впрочем, Уральская академия — некорректный пример: все-таки это моя alma mater… Хотя в Москве на встрече со студентами МГУ была та же картина.
Забавная история приключилась во время дебатов на телеканале РТР. Н. Петкова, может быть, для того чтобы выяснить, какой именно информацией я располагаю, а, может быть, желая просто спровоцировать, напомнила мне об обещании огласить список политиков-коррупционеров. Причем, сделала она это «под занавес» — до конца эфира оставалось 20
Прошло пять дней. Я прихожу на запись следующей передачи — и Петкова начинает программу с вопроса о коррупционерах. Она была уверена (потом она сама мне призналась), что я забыл об этом. А я, как оказалось, не забыл — все необходимые документы на этот раз были у меня с собой.
Казалось бы, странно, но на РТР мне дали возможность «выложить» материалы, компрометирующие Кремль.
Откровенно говоря, я рассчитывал на большую поддержку, и полученные мною в итоге 0,43 % больно меня задели. Но если попытаться отбросить эмоции и поверить этим цифрам, предмет для анализа все же есть… Смотрите: Говорухин, всемирно известный режиссер, популярный политический деятель с отменной репутацией, — и я… В течение года на меня вылили столько грязи, что хватит утопить новый град-Китеж. Я говорю не только о «новостных» передачах ОРТ и РТР, но и о проплаченных Березовским пикетах проституток и руководителей массажных салонов, об иске ко мне Людмилы Нарусовой, вдовы Собчака, об обвинениях Чубайса… Все это — звенья одной «пиаровской» цепи. Кроме того, у меня отобрали заграничный паспорт, взяли подписку о невыезде. Во время всей предвыборной кампании устраивали мне мелкие пакости (вроде той, с задержкой рейса во Владивосток), задерживали моих людей — тех, кто расклеивал листовки и вел агитацию… Словом, власть выступила против меня максимально жестко.
Еще один повод для сравнения: Говорухин — человек со связями, один из лидеров «Отечества», он опирался на широкую партийную поддержку. У меня же за спиной не было и нет никакого политического объединения, нет серьезных финансовых ресурсов. Деньги на избирательную кампанию собирал в основном по друзьям — как раньше, в XIX веке, для открытия какого-нибудь дела пускали подписной лист.
И опыта предвыборной борьбы, в отличие от Говорухина, у меня, в сущности, не было никакого. Поэтому и мной, и моим штабом было допущено много ошибок и просчетов. Например, такой: мой электорат — протестный, как и у коммунистов. Последние сделали мудрый ход: выдвинули лозунг — «Зюганов — президент, Скуратов — Генеральный прокурор». И мои потенциальные избиратели отошли к Зюганову, поскольку понимали, что это позволит восстановить в прежнем качестве и Скуратова.
И времени о-ло мало — ведь меня привыкли воспринимать в качестве Генерального прокурора, а не публичного политика. Стереотипы ломать и без того очень сложно, а тут и Избирком сделал все, чтобы сократить сроки агитации. Формальные — даже не ошибки, а простые небрежности в заполнении листов с подписями в мою поддержку, могли привести к отказу в регистрации. Например, в начале листа стоит адрес: Челябинская область, город Магнитогорск. Сборщик, заполнив одну сторону, переворачивает лист и адрес следующего человека уже записывает: город Магнитогорск, улица такая-то… То есть, без «Челябинской области». Избирком цепким глазом выхватывает «неувязочку» и тут же предъявляет претензию: неполные данные о подписантах. А в каком-таком Магнитогорске тот гражданин проживает? Область не указана, может быть, и города такого нет?
Ну, не абсурд ли? Ведь задача Избиркома — проверить не чистописание, а достоверность подписей. Проверить, действительно ли живет гражданин Н., подписавший лист в пользу Скуратова, в Магнитогорске на такой-то улице в таком-то доме. Но таких недостоверных подписей из 500 тысяч нашли всего 28.
Итог голосования жестко регулировался, отношение власти ко мне известно,
Честных выборов не было. Для И. О. Президента РФ беззастенчиво задействовался административный ресурс. На местах штабы в поддержку Путина возглавляли либо чиновники из Администрации Президента, либо главы местной администрации. Они сидели в служебных кабинетах, использовали подчиненный им аппарат, ведомственный транспорт для нужд избирательной кампании.
По сообщению газеты «The Moscow Times», Президент Путин не победил бы на мартовских выборах без методичной и хорошо организованной подтасовки результатов голосования, которой занимались его сторонники. По данным газеты, 2,2 миллиона голосов было украдено у других кандидатов и не менее 1,3 миллионов было добавлено путем включения в списки имен не существующих избирателей. В 12 регионах были установлены факты покупки голосов, фальсификации, подделки документов. В одном лишь Дагестане массовое исправление бюллетеней дало Путину дополнительно более полумиллиона голосов!
По некоторым оценкам, Путин реально набрал процентов 40 голосов, хотя, конечно, это немало. Люди считали, что он связан с бывшим президентом чисто символически, что он не будет продолжать ельцинский курс. С ним связывали надежды на будущее.
К сожалению, мне не удалось разубедить своих соотечественников. Я думал, что народ, настрадавшийся от произвола власти, — от хищений, поборов, неплатежей — прислушается к моим словам. Не поверили, не прислушались. Почему? Не знаю. Может быть, думали, что хуже, чем при Ельцине, не будет. Понадеялись на русский «авось»…
Я ни в коем случае не жалею о том, что принял участие в этой избирательной кампании. Я прошел хорошую школу политика — участие в теледебатах, выступления перед избирателями, обращения, реклама… Я поставил себя в обстоятельства, где должен был «играть» не только на своем профессиональном, правовом, поле, но и размышлять об экономике, о политической системе.
Вообще-то мне, человеку довольно закрытому, чуждому публичности, привыкшему к научной работе, выступать перед большой аудиторией, отвечать на трудные вопросы под прицелом тысяч не всегда доброжелательных глаз было поначалу достаточно тяжело.
Кроме того, нужно было научиться разговаривать с людьми и, так сказать, «в толпе». Ведь встречи с избирателями у меня случались не только организованные и запланированные: в Санкт-Петербурге я вышел на Невский — послушать, что люди скажут. В Краснодарском крае, в одном из сел Ленинградского района, прошелся по рынку — сколько же обиженных, обездоленных! И это на такой богатой, благодатной земле!
В эту избирательную кампанию я заявил о себе как о политической фигуре. Нужно было показать избирателям, что на политическом поле появился человек, умеющий оперировать правовыми категориями. Нужно было доказать, что я ни в чем не уступаю известным политикам, таким, как Зюганов и Явлинский, что я не сломлен, не раздавлен катком лжи, запущенным кремлевской администрацией и «семьей».
Эта кампания была для меня важна и в чисто человеческом плане: это был как бы переход в другое качество.
Конечно, досадно, что Путин не принял участия в дебатах. Говорят, не было времени, не хотел ставить себя, явного фаворита, на одну доску с другими кандидатами… А может быть чувствовал, что будет неубедительно смотреться на фоне своих соперников, даже тех, кто набрал совсем немного голосов, например на фоне Говорухина или даже Жириновского с его отрицательным обаянием?
В Америке такое явное нежелание лидера президентской гонки демонстрировать электорату себя, свои способности, свою программу даром не прошло бы; больше того, это просто было бы невозможно. Разве можно представить, чтобы Клинтон или Рейган, собираясь баллотироваться на второй срок, не приняли бы участие в дебатах? Да у них не осталось бы ни малейших шансов!