Кремлевский фантомас
Шрифт:
Но Брюханов вдруг расчувствовался. Он, преподаватель истории совдипломатии, но уже тогда коллекционер хрусталя и соболей, устроил себе Францева в «Ювелирэкспорт».
С тех пор Францев ходил к нему. Ходил по сей день.
Жена и дети у Брюханова умерли. Остался внук Саша. Но – «Сашке, негодяю, – говорил старик, – на деда насрать».
Поговаривали, что Францев зарится на брюхановское наследство. Но скорее всего Брюханову он был просто предан и никогда не забывал его помощи.
Францев уважил старика и согласился встретиться с
Костя лежал, как бабушка, глядя в потолок. К старику вызвала его Маняша. Она устроила на массивном брюхановском столе водку с черным хлебом и шпротами и чай в золоченых чашках, подаренных Брюхану Гомулкой.
Костя подсел к столу.
Евгений Борисович Костю по фото в «Плейбое» узнал сразу. Никакой радости от знакомства он, правда, не выразил. Он просто мотнул головой, вздохнул и чокнулся за знакомство.
Францев был крупный и гладкий, то ли хорошо кормленный, то ли сильно обласканный.
Костя ждал, что Францев заговорит.
– Да, – скрипнул Брюханов, – вот так вот.
– Да, так, – отозвался Францев.
Костя раскрыл рот и приготовился задать вопрос.
Но тут Францев понял, что лучше говорить самому, чем отвечать, и затараторил.
Директор ГОП стал хвалиться музейной работой, будто ничего не случилось. Будто не был он опозорен на весь мир.
Фантомасовой кражей занялось чуть ли не всё МВД, а Францев нагло бахвалится. Как бывший советский чиновник, он втирает Касаткину очки.
Все у нас замечательно. И люди замечательные. Криминал был в двадцатых-тридцатых. ГОПом ведали коновалы и мясники. Дмитрий Дмитриевич, последний приличный директор, застрелился. Остальных спецов еще до войны скормили комарам на Соловках. Грабарь с Кориным уцелели, счастливое исключение. А музея, собственно, не было. Был склад. И брал со склада кто хотел и кому хотел. Анатолий Васильевич – себе. Местное начальство просто сбагривало сокровища курсантам в подвалы. А в историческом, друг мой, пространстве, не Палата была Оружейная, а палатка, походная. Катали добро и в 812-ом, и в первую мировую, и в нашу всё в тех же зеленых ящиках. Лучше б не распаковывали вовсе. Правда, в июне 41-го дали новые короба для тронов и карет. Освободили помещение для ремонта – к двадцать второму числу. Вот ведь как вовремя. Войну объявили – ГОП эвакуировали на Урал. Двести восемьдесят шесть багажных мест покатили в мои родные края. Я тогда, правда, под стол пешком ходил.
– А контроль в то время был? – спросил Костя.
– Если вы о народном – был, но плохой, – сказал Францев и посмотрел на старшего товарища. – Зато сейчас хороший.
– В каком смысле?
– Сами себе хозяева.
– А средств нет? – Костя ожидал ответа, что «нет, потому и охрана плохая».
– Средства есть, охрана на высшем уровне.
– Выходит, украл кто-то свой?
– Свой себе не враг. А украл враг.
– ЦРУ, –
– Но зачем ЦРУ – Оружейка?
– Затем, что в Оружейке лучшие в мире сокровища. А ЦРУ хочет быть хозяином всего лучшего. И заодно показать налогоплательщикам, что существует оно на их деньги не зря. А то с арабами сплошные проколы. Нужен реванш.
– Но…
– Никаких «но».
– Выходит, скоро мы останемся без сокровищ?
– Не бойтесь, Константин Константинович. – Францев тряхнул седой волной волос. – У нас в запасных сундуках скатерть-самобранка и ковер-самолет. Правда, товарищ Брюханов?
Брюханов хрипло захихикал.
«Всюду им мерещится ЦРУ, – думал, уходя, Костя. – Старые волки! Не волки, а бараны, старые козлы! Самое смешное, если они правы. Что ж тогда правда? Волки они или овцы?»
– Сами они ЦРУ, – шепнула Маняша в прихожей, высунув голову в дверь вслед за Костей.
22
ХЮ-ХЮ-ХЮ
Итак, Францев не раскололся. Никаких нынешних секретов Оружейки Касаткину он не выдал. Придется идти к Паниной начальнице Вере Константиновне.
Скромная сотрудница будет говорить еще меньше.
Но Касаткин влез в дело по уши.
А других источников информации не наблюдалось.
В последний день июля, воскресный, Вера Константиновна Крутикова была тут как тут. Предупредил ли ее Францев, нет ли – неизвестно. Но Костя пришел, увидел, победил. Его любили все женщины, включая старушек.
Костя остановился у входа в зал. Оружейница сидела у двери на стуле. Седоватые кудряшки, восковое лицо. Губы сложены сердечком и похожи на куриную гузку. Сидит она прямо, ноги поджаты. Блузочка и вязаный самодельный жилет. Костя наклонился к ее уху и сказал:
– Я от Фантомаса.
Вера Константиновна прижала руки к груди и посмотрела взглядом больной козы.
– Костенька!
Вера Константиновна видела Костю впервые. Но покойная няня Паня годами рассказывала Вере про Дом на набережной и его высокопоставленных жильцов. Касаткин-внук был ей известен, еще не родившись. А теперь он к тому же красовался на первой странице
«Культуры в Москве» у Веры Константиновны в служебной комнате.
Вера Константиновна вызвала на стул Ирочку и повела Костю к себе. Она поставила перед ним полосатую кружку с почерневшей от заварки трещинкой, налила чаю.
Было уютно и по-свойски, как во всех маленьких казенных помещениях. Учрежденческий столик боком к высокому окну, на окне столетники, за окном бесконечная желтая стена и одинокая старенькая черная «Волга».
Получилась чайная болтовня, но Костя не расстроился. Он так и знал. Ненужного должно быть много.
Крутикова, словно подчиняясь местной дисциплине, хвалилась не хуже Францева.
«Кремль их, что ли, дисциплинирует?» – мысленно удивился Костя.
Вера вообще оказалась словоохотлива.