Крепче цепей
Шрифт:
Боль прошила голову, образ проклятой рации снова возник в мозгу, и где-то далеко ей отозвались эхом Ивард и келли. Эйя не было слышно. Вийя отогнала образ и схватилась за подвернувшийся пузырь, чтобы остановиться и попытаться найти выход.
— Подожди.
Она повернула к нему голову — не потому, что он что-то сказал, а чтобы избежать нового физического контакта.
— Тебе понравился концерт?
Ей нужно было смотреть на что-то. Она раскрыла руки, и из камня ударил свет, бросив разноцветную сетку до самого плеча.
— Мне кажется, он
Невозможно было отгородиться от него полностью. Когда он задавал свой вопрос, теплые тона в его голосе спрашивали совсем о другом: «Тебе понравился мой подарок?»
Теперь тепло исчезло, лицо спряталось за маской отстраненной вежливости, за которой так трудно разглядеть человека. Но эмоции, к несчастью, никуда не делись, только образовали магнетическую смесь со знаком вопроса.
— Какой цели? — спросил он.
Она подняла камень с цепочкой, вьющейся в воздухе, как змея, и посмотрела сквозь него на шестиугольник с холодными звездами космоса. Цвет камня сделался из голубого индиговым, затем краски померкли, и он стал прозрачным, как алмаз.
— Ты использовал Маркхема, чтобы влепить пощечину своим чистюлям, — и у тебя, кажется, получилось.
Он сделал отрицательный жест. Тонкий узор его эмоций менялся с поразительной интенсивностью.
— Нет. Это они все так поняли, потому что ожидали чего-то подобного. Я просто исполнил для них музыку Маркхема, и каждому она напомнила о том, что всего важнее для него. Я прав?
Желание нанести удар, чтобы защитить себя, было почти непреодолимым.
— Если хочешь, чтобы я тебя поблагодарила, то спасибо. — Если грубость не смогла прервать этот разговор, то, может быть, мелочность сработает?
Он не шевельнулся, не сказал ни слова, но она почувствовала, как он внутренне сжался. И все же вопрос, который владел им, остался в силе. Он не уйдет, поняла она сквозь туман в голове. Он не уйдет, и на этот раз ей ничто не поможет.
— Почему ты не хочешь со мной разговаривать? — спросил он.
Она сменила позу. Все ее должарские инстинкты пробудились в ней. Настало время бежать — или драться.
— Ты боишься, — сказал он, сам испугавшись правдивости сказанного.
Она быстро взглянула на него своими черными глазами. Он ощутил ее гнев, как удар, и продолжал:
— Это не тот страх, что испытывают в бою. Я видел, как ты хладнокровно стреляла в людей и так же холодно шла на риск быть подстреленной самой. У должарианцев это считается достоинством, верно? Встречать смерть без эмоций?
Она молчала.
— Не отвечаешь? — Он описывал круг около нее, хватаясь за пузырьки. — Боишься ответить?
Она смотрела в сторону, словно отыскивая выход. Сквозь черные плывущие волосы он разглядел напряженную морщину у нее на лбу.
— Почему? — спросил он и выстрелил наугад: — Что мог Маркхем сказать обо мне такого, чтобы вызвать такую реакцию?
Она вскинула подбородок и сжала руку в кулак: его выстрел попал в цель.
— Ничего, — сказала она, глядя
— Ты боишься, — повторил он, разрядившись беззвучным смехом. — Чего — моего титула? — Он развел руками — смех мешал ему говорить. — Уж кто-кто на этой станции, но ты... Закоренелая должарская нигилистка, беглая рабыня трепещет перед короной, как самый последний лизоблюд, проталкивающийся к трону...
Ее рука рассекла воздух, как нож, целя ему в лицо.
Если бы он попытался блокировать, она, вероятно, сломала бы ему руку. Он вильнул в сторону, отклонившись от удара. Ее закрутило волчком, и она ударила снова, опять ладонью, но вложив в это всю свою недюжинную силу.
— Почему? — повторил он, продолжая смеяться.
Но она не желала разговаривать. Он видел смерть в ее черных глазах, когда она размахнулась еще раз.
Теперь он придвинулся близко и использовал против нее ее собственный вес, крутанув ее в воздухе. Но ей не в новинку было драться в невесомости — она раскинула руки и ноги, подождала, пока ее прибьет к стене, и собралась для броска.
За годы вынужденного досуга в Брендоне развилась привычка смотреть на себя со стороны. Он знал за собой психический вывих, превращавший всякий флирт в игру. Ему нравилось соблазнять женщин, безразличных к нему, презирающих его, — а эта и вовсе его ненавидела.
Он метнулся к ней первым, быстро, как мотылек на пламя, зарылся пальцами в волосы любовницы Маркхема и поцеловал ее.
Они впервые коснулись друг друга, и эффект получился ошеломляющий. Молния сверкнула у него перед глазами, когда она смазала его по губам, и еще одна, когда он стукнулся головой о стену. Она отлетела к противоположной стене, нашла рядом пульт и ударом кулака врубила гравиторы.
Они оба рухнули на покрытую мхом платформу. Брендон первый, взметнув резкий запах смятой зелени. Она упала на него. Ее сила парализовывала, и этому способствовали электрические разряды разогретого яростью желания. Он видел перед собой ее оскаленные в хищной ухмылке зубы и смертоносный фокус глаз в обрамлении черных бархатных волос.
Ее пальцы сомкнулись на его шее, но он лежал неподвижно, не пытаясь защитить себя. Ощутимая опасность воспламенила и его, и он видел реакцию Вийи по каплям пота на лбу. Когда ее пальцы нащупали пульс и стали медленно-медленно погружаться все глубже, он улыбнулся прямо в ее полыхающие адским пламенем глаза.
— Скажи-ка, — выговорил он немеющими губами, чуть дыша от ее хватки и от смеха, — должарианки после этого снабжают своих любовников вставными зубами?
Она широко раскрыла глаза, запрокинула голову и рассмеялась захлебывающимся, самозабвенным смехом человека, которому не помогли ни расчет, ни старание и осталось только хохотать над собой.
От такой метаморфозы у него окончательно пресеклось дыхание: ее красота, освобожденная наконец от маски холодной сдержанности и отталкивающе злобного выражения, поражала тем сильнее, что в ней не было ни капли искусственности.