Крепитесь, други!

Серебрякова Лина

От светло-серых обоев, кремовых жалюзи, бестеневых световых подвесок в комнате держалось освещение мягкого солнечного полдня, а водопроводный кран и желтая раковина, доставшиеся от лаборатории, вместе с неожиданным удобством вносили в деловую обстановку приятную нотку смешного бытовизма. В кабинете же, кроме директорского стола, уместились два кожаных зеленых кресла, шкаф и пара стульев.

Все было новое, лучшее.

К владениям Валентины отошла и каморка внизу с наружной решеткой на окне, словно нарочно созданная для бухгалтерии "Каскада"; она находилась на первом

этаже, возле темной лестницы без перил, соединявшей только два этажа.

Итак, четырнадцатого августа в середине дня Валентина сидела за столом в своем кабинете.

Суета с регистрацией, ремонтом и обустройством стоила немалых сил и денег, впереди маячила полная неизвестность. Множество прочитанных книг и пособий по рекламе сходились на непредсказуемости рекламного рынка, и, то есть, страха и риска будет предостаточно.

Подперев руками красивую голову, Валентина прислушивалась к разговору в общей комнате, глядя на стоящий у стены шкаф с застекленными полками, уже загруженный рекламными справочниками и подшивкой "Городской нови". Левая верхняя полочка с деревянной дверцей была заперта на ключ. Перегнувшись через свои бумаги, она повернула ключ и заглянула внутрь.

Пусто.

– Юра! – окликнула она.

Сотрудников поначалу набралось всего четыре человека. После самoй Валентины второй, была, конечно, Екатерина Дмитриевна. Месяца два назад она, наконец-то, стала получать пенсию, свои кровные заслуженные деньги, на которые мечтала жить сама и поддерживать детей с внуками, как это обычно делалось. Ничтожность суммы потрясла ее.

Какой там отдых! Выжить бы!

Махнув рукой на обиды, она ухватилась за предложение Валентины как за спасательный круг и привычно настроилась на честный добросовестный труд.

Она же привела второго сотрудника, Юру, выпускника школы, не попавшего в МГУ этим летом. Он был сыном ее соседей по дому, и в глубине души Екатерина Дмитриевна корила себя за болтливое мягкосердечие. Однако, молодой человек, что называется, пришелся ко двору. Общительный, одаренный в технике, он вместе с Максимом Петровичем, третьим членом команды, помог приобрести и запустить все офисное оборудование.

А Максим Петрович, сорокалетний программист, худой молчаливый холостяк, перешел к ним из редакции газеты по собственному желанию.

Агентство рассчитывало собирать рекламу для "Городской нови", добротной газеты, широко известной и любимой в Москве. В редакции Валентине дали скидку в шестьдесят процентов, что означало завидную разницу между ценами для будущих клиентов и для самой газеты. Это предполагало неплохие прибыли.

Четвертой была Агнесса.

– Юра! – повторила Валентина, – Мы забыли о посуде. Надо бы купить чайный набор и рюмки. Об угощении тоже пора позаботиться.

На эти слова отозвалась Агнесса.

– Если никто не возражает, я куплю торт и чай.

– Купим на казенные все, что нужно, – ответила Валентина, переступая порог. – Идите вместе, вот деньги. Сегодня день рождения нашего агентства, пусть все будет, как у людей.

– Пожалуй, –

согласилась Агнесса. Она только что протерла тряпкой свой стол и, любуясь, стояла посреди комнаты. – Замечательно получилось. Разве что стены пустоваты, живинки просят. Две-три картины – и все изменится.

– Картины? – Валентина подняла брови и тут же опустила, чтобы не заламывались морщинки и даже коснулась лба рукою. – Какие картины ты советуешь?

– Эстампы, акварели.

– Дорогое удовольствие, Агнесса, – осторожно заметила Екатерина Дмитриевна.

Она уже ревновала ее к начальству.

– Могу принести свои пейзажи, – предложила Агнесса.

Юра рассмеялся.

– "Стога сена в лунном свете" и "Вид старой колокольни".

– Юра! – одернула Екатерина Дмитриевна.

Агнесса улыбнулась.

– Может быть. Пошли?

И направилась к двери, стройная, легкая, с узлом каштановых волос, перетянутых тонкой шелковой косынкой

Агнессе Щербатовой Валентина доверяла больше, чем кому-либо из присутствующих.

Дружба их имела свою историю.

Давным-давно князья Щербатовы владели деревней, откуда происходила вся родня Валентины. В Москве ее предки жили с господами в особняке на Солянке, перестроенном со временем под квартиры; прабабушка Валентины, Ефросинья Никитична, двенадцатилетней девочкой была приставлена к маленькой княжне Насте и ее крошечному братцу для "народного духа".

Потом, через двадцать лет, когда возмужавший Георгий оказался в лагерях, то не сестра, а нянька Фрося ездила к нему в Мордовию. А к бабушке Насте, одинокой строгой женщине, Валечку возили в детстве на именины. Запомнились лепной потолок в ее комнате, причудливое разноцветное окно и большая картина, висевшая над диваном. На ней были нарисованы три бульдога и обезьяна, играющие в карты; мартышка, обернувшись, показывала пальчиком на свои карты, и смотрела с полотна человеческими глазами.

Человеческими… такое не забывается.

Еще запали в душу тяжелые альбомы с фотографиями офицеров в высоких барашковых шапках и красивых "принцесс" в шляпах и кружевных платьях.

В юности Валентина приезжала туда уже сама, чтобы вновь и вновь видеть картины, мебель, золотые вензеля на хрустале и фарфоре, разговаривать с умной старухой, и уже встречала там малышку Агнессу. Ее отцом был сын Георгия, поселившегося после фронта этажом ниже

Бабушка Анастасия Романовна была жива и поныне, бодра и ясна головой в свои восемьдесят восемь лет.

– Дзиннь…– на столе Валентины зазвонил телефон.

Люся, бухгалтер, звонила из каморки. Она не могла справиться с новым сейфом, толстостенным ящиком светлого металла с набором хитроумных круговых замков, и просила о помощи. Люся не была знакомой Валентины, за нее ручался сам Алeкс.

– Максим Петрович! – позвала Валентина, – спуститесь вниз, разберитесь с сейфом, пожалуйста. Что-то мы, женщины, не ладим с техникой.

Она сконфуженно улыбнулась, как бы извиняясь за приказной тон, прaва на который пока не имела, и понимала это.