Крепость мёртвых
Шрифт:
Я зашел в дворовые ворота и постучал в знакомую дверь. Потом мы пили чай на веранде, а Юлия говорила мне про разные городские слухи.
«А знаешь, – слышал я ее взволнованный голос, – говорят, что и вы скоро уйдете».
«Никуда мы не уйдем», – отвечал я.
«Ты не оставишь нас, если все-таки уйдете?», – не унималась Юлия.
«Не оставлю».
Я успел полюбить эту женщину. С виду она казалась очень взрослой и подчеркнуто серьезной. Со всеми держала себя, даже можно сказать, высокомерно. Но душа у нее была очень хрупкая и ранимая. Она даже, как ребенок, часто капризничала. Обижалась по пустякам. Если ругалась,
Сын ее оказался хоть и робким мальчуганом, но очень любознательным. Помню, я как-то заводил его в полк, показать развод по местам дежурств заступающих казаков. Он был просто в восторге. А один раз я отвел его за город и дал выстрелить из ружья. В те дни еще мы свободно ходили с оружием. Не знаю почему, но он считал меня героем и очень уважал. Звали его Степка.
Я действительно хотел забрать их с собой в Казачий край. Даже как-то написал об этом матери. Моя старушка не противилась. Она была очень доброй женщиной, любила всех людей, а особенно детей.
Юлии в ту пору было тридцать пять лет. И казалась она мне истинной красавицей. Несколько кошачьи черты лица, будто выточенные из камня. Глубокие синие глаза и светлые, всегда заплетенные в хвостик волосы. И очень нежные руки. Она взмахивала ими, как лебедь своими крыльями.
Службы моей оставалось еще два года. В двадцать лет я окончил гимназию, расположенную в столице казачьего края. Готовили здесь на учителей. Но учились в ней казачата только для образования.
Теперь несколько слов о моей семье. Мой предок, в честь которого я и был назван Германом, приехал на службу русскому царю с неметчины. А с собой привез все свою большую семью. Был он майором королевской армии, да вошел в немилость к своему королю. Получил отставку.
В те времена нашу армию со всех сторон усиливали заграничными офицерами. Моего предка царь встретил лично и отправил своим повелением в Казачий край, принимать сразу казачий полк.
Сначала казаки не очень гостеприимно встретили баронскую семью Фон Фильберт. Шептались за спиной, мол, немчура приехала. Да и дворян казаки не любили. Но следующие уже поколения семьи были уже православным. Наши быстро обрусели и стали вступать в браки с казачьими детьми.
В последствии, все что напоминало нам о своем происхождении, это была фамилия. Только приставка от нее отпала. Браки с простыми людьми лишили нас права на дворянство. Только моему дяди Евгению царь подтвердил баронский титул, на который сам дядька права уже не имел. За военные заслуги. И личным указом присвоил ему чин полковника.
Матушка моя была из простой казачьей бедной семьи. Казаки из ее рода часто сами нанимались на работы, например, во время жатвы, к более состоятельным казакам. Отец же мой из рядовых казаков вышел в офицеры, дослужился до есаула и погиб, когда мне было еще девятнадцать лет, в пору моего студенчества, на этой самой южной войне командиром эскадрона.
Возвращаясь к тем событиям, в пору которых я уже охранял тюрьму, перенесемся в тот жаркий летний день, наступивший вскоре после попытки мятежа. Мой десяток нес службу на постах. Только что закончился обед у арестантов. А мы, с командиром полсотни, в кабинете дежурного пили чай и курили прямо за столом.
Наедине я звал офицера просто по имени.
«Войдите», – проговорил сотник.
«Вошел расхлябанный жандарм, небритый и, судя по всему, выпивший.
«Ваше благородие, – отрапортовал он, – вам приказ от губернатора».
Иван Никанорович взял конверт и бросил коротко, – «Свободен».
Но жандарм помялся, но почему-то никуда не ушел. Пока сотник читал приказ, по его лицу стали расползаться багровые пятна. Я понял, что весть совсем не добрая.
«Полюбуйся, урядник», – сказал сотник, обратившись ко-мне, а сам, с вызовом, уставился на жандарма, протянув мне документ.
В приказе говорилось, что волею городского суда, по ходатайству прокурора, арестант Никифоров амнистирован. И должен быть немедленно освобожден из-под стражи. Это и был Башка.
Я так и обомлел. В воздухе зависла пауза. Я смотрел на сотника, тот на жандарма, а жандарм, в свою очередь, разглядывал свои грязные сапоги. Это продолжалось секунд пять. Затем Орищенко взял со стола свою фуражку и сказал, глядя на меня:
«Все по распорядку. Я к губернатору».
А в сторону жандарма, более грубо:
«Я же сказал, можешь быть свободен».
«Как, а Никифоров?», – было начал мямлить тот.
«Шиш тебе, а не Никифорова. На выход, а ни то…», – уже прокричал злой как черт офицер.
Затем он уехал и его не было до самого вечера. За это время я провел ужин. Организовал прогулку для арестантов. Прошелся по постам. Я полагал, что командир уже не приедет. Но Орищенко прибыл. Причем, был он злее прежнего. Иван Никанорович пригласил меня в кабинет. Я вошел, сняв фуражку и молча стал смотреть на сотника. А тот открыл сервант, достал из него бутылку коньяка и налил себе полный граненый стакан.
Не хорошие предчувствия стали одолевать меня. А Иван одним взмахом его опрокинул, поморщился, не спеша закурил и присел на стул.
«Нет, что делается. Все Гера, это уже не наша Крепость, не наш город. Но так просто мы не сдадимся, нет», – скороговоркой отчеканил сотник и поводил указательным пальцем в воздухе.
«Иван, да что же происходит?», – спросил я.
«Эх, Герка, казаки кровь проливали за эту Крепость. Возвели ее. Позволили этой швали, за каким-то дьяволом, сюда понаприезжать, и что?».
«А что?», – тревожно спросил я.
Орищенко вместо ответа встал и налил себе второй стакан.
«Я вызвал эту мразь. Дворянин он или нет, я спрашиваю?».
«Куда вызвал?», – вырвалось у меня непроизвольно.
«Как куда, – удивился слегка захмелевший офицер, – конечно, на дуэль».
«А секунданты?».
«Парочка местных дворянышек. Жалкие людишки, таковы они все. Губернатор-то наш кричать стал на меня, когда я прибыл к нему, я его и вызвал. Нет, ты бы видел его физиономию. Сдулся весь и побледнел, бедненький. Стоит молча. А в помещении толпа этих князьков всяких. Тоже молчат. Потом он покивал своей лысой головкой. Завтра утром я его и прикончу. Пусть потом хоть под суд. Не, переживай, урядник. Мы правду отстоим. И запомни, какие бы приказы не приходили, Башку не отпускать. Да я и сам к обеду завтра буду. Кто тебя меняет? Младший урядник Воробьев? Вот ему передашь мой приказ».