Крепость на дюнах
Шрифт:
— Нам главное сейчас выстоять, Петр Семенович, не дать немцам переправиться. Тогда война из маневренной превратится в позиционную, и у нас появятся шансы стабилизировать насыщенный войсками фронт. И еще нужно хоть как-то обеспечить воздушную поддержку армиям, навести, наконец, порядок в нашей авиации!
Кузнецов не сдержался, выругался. То, что с 22-го июня произошло с ВВС фронта, было вне рамок разумения. Приказ не стрелять по вражеским самолетам был отменен лишь после полудня, и то после того, как он сам пришел в ярость и позвонил в штаб, высказав все, что про это думал. Но это было только начало кошмара. Вместо того чтобы сразу вывести авиацию с приграничных
Вот откуда столь большие потери авиации!
Понятно, что Ионова арестовали еще 26 июня, прибыли за ним из Москвы, и теперь его участь предрешена — ведь кто-то должен ответить головой за все случившееся…
Рига
Заместитель командующего СЗФ по укрепрайонам
дивизионный комиссар Николаев
— Здравствуйте, товарищ Мехлис, — Серафим Петрович держал телефонную трубку как раскаленную яростью гадюку, способную смертельно ужалить в любой момент. Звонок начальника ГлавПУРа РККА армейского комиссара 1-го ранга Мехлиса застал его врасплох, да к такому и подготовиться никогда нельзя, начальство на то и есть.
— Как там у тебя латыши дерутся?
— 183-я стрелковая дивизия не дала вражеской 6-й танковой дивизии форсировать Двину у Липаны. А 181-я сражается просто героически — вчера вышибли немецкую мотопехоту из Екабпилса, полностью освободив город. Там очень важный плацдарм, который был и в прошлую войну, когда город именовали Якобштадтом.
— Надеетесь удержать?
— Так точно, товарищ Мехлис! Имея под Ригой обширный район южнее Двины, и плацдарм у Екабпился, можно попытаться, когда накопим силы, перейти в наступление.
— Вы бы там оборону лучше крепили, — в голосе Мехлиса прорезались стальные нотки, и Николаев напрягся. — И не потакали латвийским товарищам с неуместной просьбой вернуть на командование 24-м корпусом генералов Клявиньша, Лиепиньша, Крустыньша и других.
— Латвийские дивизии отчаянно дерутся на фронте, товарищ Мехлис, в Риге пришло добровольцами свыше пяти тысяч латышей — рабочих, крестьян, представителей интеллигенции. И это не считая тех десяти тысяч, что пополнили 24-й стрелковый корпус до полных штатов. После потопления немецкими летчиками «Виенибы» многие жители горят желанием сражаться с немцами. Среди них несколько тысяч бойцов пожилого возраста, что воевали в прошлую войну — это старые и надежные воины, часть из них воевала в гражданскую в бригадах «красных латышских стрелков».
— Так-то оно так, но у органов к ним недоверие!
— На то они и органы, чтобы никому не доверять. Но я знаю, как они дерутся, собственными глазами видел! Без их добровольной поддержки Латвию удержать будет невозможно — понимаете, товарищ Мехлис?! Сейчас нам перестали стрелять в спину, по крайней мере, делают это намного реже. Но это латыши — многие из них не говорят на русском языке, а наш комсостав не владеет латышским, отсюда взаимное недоверие. А в Москве на обучении в академиях генералы и офицеры латышского происхождения — их нужно немедленно направить сюда, этот шаг резко оздоровит обстановку. Им верят, они для местных жителей свои, знают их как облупленных. Порыв населения нужно использовать к нашей пользе, а то пошли слухи, что генералов в живых нет, их, мол,
— Да, генералы в Москве… на обучении, — несколько задумчиво произнес Мехлис без обычной для него резкости. — А если кто-то из этих генералов воспользуется моментом и постарается перейти на сторону немцев?! Ведь такого исключать нельзя?!
— Нельзя, товарищ Мехлис, я с вами полностью согласен. Но это будет именно кто-то, а не все. Из-за нескольких потенциальных предателей мы перестанем доверять всем?! Да, эти генералы служили в армии буржуазной Латвии, но ведь они служили уже нашими генералами советской Латвии. Да, они все бывшие царские офицеры, которые уже раз сражались с немцами, и очень хорошо сражались именно здесь. Но так и командующий фронтом, и начальник штаба тоже бывшие царские офицеры, как и многие другие наши генералы — разве это повод к недоверию?!
Серафим Петрович весь взмок, он прекрасно понимал, что играет с огнем, и любое произнесенное им слово может стать строчкой в расстрельном приговоре. Но он знал, что Мехлис не переваривает трусов и лжецов, а то что Лев Захарович не перешел на звание и на «вы» в разговоре, было немаловажным моментом — его доводы выслушивали и взвешивали.
— Боясь измены нескольких мерзавцев мы откажемся от помощи большинства, зная, что рискуем потерять советскую Латвию?! Только предать не получится — все латышские части будут стоять в обороне, в них много коммунистов, комсомольцев, совслужащих и активистов — наши товарищи во всех подразделениях, все под присмотром, в обороне это делать легко. Каждый из бойцов под присмотром, любая попытка вражеской агитации будет жестоко пресечена. К латышскому комсоставу приставим политработников — а они заметят малейшие признаки измены или вредительства. К тому же семьи комсостава эвакуируем при надобности в тыл и возьмем под присмотр и опеку. До измены ли им тогда будет?!
— Пожалуй ты прав, Серафим Петрович, — Мехлис редко к кому обращался по имени-отчеству, по званиям только к военным, а к политработникам по партийному — «товарищ». И сказанные им слова говорили о многом, Николаев сразу воспрянул духом и решил закрепить достигнутый результат. И хотя было рискованно, он сказал:
— Здесь многие попрятали радиоприемники, слушают Лондон, особенно Черчилля. Когда тот сказал в парламенте, что будет поддерживать в начавшейся войне Советский Союз, даже представители бывшей буржуазии прислушались. И агитации Берлина не доверяют, а тут еще гибель «Виенибы» — страшная трагедия, но даже ее необходимо использовать в идущей войне. Главное, победить германский фашизм, а там мы разъясним заблуждающимся гражданам политику нашей партии и правительства на построение социализма в Латвии. А сейчас нужно объединить усилия и остановить немцев на Двине, сорвать им блицкриг!
— Я тебя понял, Серафим Петрович, спасибо за своевременный сигнал — примем необходимые меры. Надеюсь, «двинский рубеж» будет удержан, и враг не прорвется дальше!
— Сделаем все возможное и невозможное, товарищ Мехлис!
Николаев устало присел на стул и дрожащими пальцами зажег спичку и прикурил папиросу. Вытер со лба капли пота — он прекрасно понимал, что после данного обещания, выбора не остается…
Иркутск, 1988–1992 гг.