Крепость в Лихолесье

Ангина

— Знает, — согласился назгул, — только предпочитает прикидываться дурачком и играть в молчанку, так же, как и ты. Какие-то вы оба одинаково предсказуемые… Все готово? — спросил он у шепелявого.

Тот вытащил откуда-то жаровню и теперь возился с ней, раздувая угли, принесенные от костра, на котором орки варили ужин. В ответ на вопрос назгула он поспешно закивал.

— Нам совершенно без разницы, кто из вас согласится посодействовать нам в наших начинаниях, — спокойно заметил Хэлкар. — Но кто-то из вас непременно это сделает — и сегодня же. Право, у меня достаточно

дел и в Крепости, чтобы долго тут с вами нянчиться.

Эльф, полуприкрыв глаза, смотрел с презрением.

— Ты зря теряешь время, — голос его звучал едва слышно, но твёрдо.

— Ничуть, — с усмешкой заметил Хэлкар. — Фэа эльфов бессмертно и всегда имеет возможность втелешиться в новое хроа и с триумфом вернуться в мир, но в наших силах сделать расставание твоей души с телом как можно более долгим, тягостным и болезненным, не так ли? А меня всегда интересовало, до каких пределов способна доходить человеческая… а тем более — эльфийская выносливость, и, раз уж подвернулся такой подходящий случай, я готов это незамедлительно проверить. Из чисто отвлеченного интереса, так сказать.

— Господин Хэлкар, вы обещали! — торопливо, с нажимом, даже как будто встревоженно сказал из угла Каграт. Назгул небрежно отмахнулся.

— Я держу свои обещания. Мальчишка не пострадает. Пока. — Он сделал знак шепелявому.

Тот с отвратительной готовновностью засуетился, облизывая серым, будто вареным, языком вкось торчащий изо рта клык. Осторожно, рукой, завернутой в тряпицу, взялся за лежащий на углях прут — длинный, подковообразно изогнутый на конце, раскаленный докрасна.

Гэдж закрыл глаза. Ну да, следовало ожидать, что этим все и закончится… ничего удивительного… Назгулы кого угодно могут схватить за горло в любой момент…

— Ну, — произнес Хэлкар, — кто-нибудь из вас хочет что-нибудь мне сказать? Взмолиться о пощаде, выдать соратников, предать родину, извиниться за оскорбление, наконец? — он секунду-другую помолчал, словно и в самом деле ожидал ответа. Покосился на шепелявого. — Что ж, приступим.

Палач поднял из жаровни чудовищное орудие.

Покачиваясь, раскаленное железо медленно плыло по воздуху к Гэджу, и Гэдж видел его приближение даже не открывая глаз. Все его мышцы напряглись до предела, он дёрнул головой, чтобы отстраниться, отвернуться, но не тут-то было: назгул вдруг крепко схватил его за волосы на затылке и развернул лицом к пленному эльфу.

— Смотри сюда!

Прут проплыл перед Гэджем — он ощущал исходящий от него жар — и склонился к пленнику, на секунду завис перед ним. Грудь эльфа тяжело вздымалась, на лбу выступил пот; пленник явно старался сохранять вид бесстрастный, даже безразличный, хотя, надо признать, удавалось ему это не слишком хорошо.

— Ну? — сказал Хэлкар.

Эльф молчал. Желудок Гэджа сжался в горошину; он видел, как проклятый прут опускается к обнажённой груди эльфа все ниже, ниже, ещё секунда — и он коснётся бледной, покрытой мелкими мурашками кожи…

В последний момент Гэдж все-таки зажмурился — отчаянно, до боли в веках.

Потом эльф закричал.

Не закричал — взвыл, страшно,

по-звериному, выгнулся дугой, забился в своих путах, заколотился затылком о доски настила: «Нет, нет, нет, нет, нет!..» Что-то странно зашипело, точно кусок масла на сковороде, отвратительно запахло горелым мясом, ужасом, отчаянием, нестерпимой болью…

Гэджа будто обдало изнутри кипятком. Он отпрянул, готовый сорваться с места и бежать прочь, без оглядки, куда глаза глядят — лишь бы далеко и безвозвратно.

— Смотри, я сказал! — гаркнул Хэлкар. Его стальная рука по-прежнему стискивала затылок Гэджа, пригибая вперёд его голову, заставляя смотреть…

Гэдж отчаянно заметался, как попавший в ловушку зверь, судорожно рванулся, его скрутило, точно жгут мокрого тряпья… Эльф захрипел, его жуткий вопль на мгновение прервался, и Гэдж успел подумать, что несчастный наконец потерял сознание, но нет — у пленника просто кончилось дыхание. Раскаленное орудие, припечатавшееся к его телу, наконец — спустя целую вечность! — оторвалось, оставив на груди подковообразный след спекшейся кожи, ярко-багровый, с бурыми вкраплениями внутри, вздувающийся по краям прозрачными пузырями.

— Ну как, достаточно? — холодно осведомился Хэлкар. — Или, может, продолжим?

Эльф беззвучно рыдал и хватал ртом воздух, глаза его вылезли из орбит, взгляд, мутный от боли и ненависти, бездумно блуждал по сторонам, прокушенные в неописуемой муке губы окрасились кровью.

— Здесь… никого нет… — выдохнул он. — На этом берегу… Эльфов — нет…

— Где же они?

— Вернулись… на западный берег…

— Полчаса назад ты утверждал, что твоих сородичей здесь больше, чем листьев в лесу.

Пленник беспомощно захрипел. По лбу его скатилась прозрачная капля.

— Провались… в Удун… тварь…

— Кто таков старик-лесовик? Как миновать заклятия, ограждающие его жилище?

Сквозь зубы эльфа порвался короткий стон.

— Я… не знаю… Он… сам по себе…

— Ты пытаешься лгать. И будешь за это наказан.

— Если ты… мне не веришь… к чему тогда вообще… это всё?

— Возможно, и ни к чему, — совершенно серьёзно заметил назгул. — А возможно, к тому, чтобы позабавить нашего красавца Клыка — смотри, как ему всё это в охотку. — Он покосился на исподтишка следящего за эльфом, жадно роняющего слюни шепелявого палача, небрежно бросил ему через плечо: — Еще раз!

Шепелявый с мерзкой радостью подхватился, облизнул клык, вновь потянул из жаровни пышущее жаром железо… Прут криво багровел в полумраке землянки нарисованным в воздухе светящимся знаком.

— Не надо, — беззвучно прошептал Гэдж.

Его никто не слышал. Прут вновь неторопливо миновал Гэджа, склонился к жертве, готовый клюнуть — ниже, ниже… Эльф дрогнул в путах; лицо его, перекошенное страданием, блестело от пота, губы тряслись, из уголка рта потекла розоватая пена…

— Стойте! — крикнул Гэдж. — Хватит! — Он больше не мог этого видеть, слышать, выносить, с каждым биением сердца пропускать через себя. — Прекратите это, сейчас же!.. — голос его постыдно сорвался.