Крепостной Пушкина
Шрифт:
– Достаточная, Пётр Иванович.
– согласился поэт, встречной любезностью не используя прозвище Очарованный челнок.
– Кроме того, ты ведь герой, Сверчок, а герой не должен потерпеть поражение.
– насмешливо заметил министр юстиции и статс-секретарь Дмитрий Васильевич Дашков.
– Выражайся яснее, Чу.
– Дашенька хочет сказать, что твоя дуэль с корнетом - подвиг, - поспешно вмешался Жуковский, чтобы не дать разгореться ссоре недолюбливающих друг друга Дашкова и Пушкина, - но лишь один из многих. Ты стал почти как древнегреческий герой, Сверчок,
– Хорошо. Говорите. Я жду и весь превратился в слух.
– Рассказ наш может показаться тебе выдумкой, дорогой друг. Позволь сперва продемонстрировать серьёзность наших слов.
Шишков хлопнул в ладоши, после чего дверь отворилась и в комнату вошёл лакей, несущий поднос с неким круглым предметом, покрытом салфеткой. Торжественно поставив поднос на стол, лакей удалился.
– Фокус!
– заявил министр внутренних дел, нервным движением смахивая салфетку. На подносе красовалась голова человека.
– Что это? Или, вернее, кто это?
– Не узнаете?
– удивился Палетика.
– Погодите... это ведь..
– Голландский посланник, дорогой друг. Правильно говорить Нидерландов, но если дело в их землях пойдёт и дальше так как идёт, кроме Голландии решительно ничего не останется... а ты молодец, Саша, даже не моргнул.
– Геккерн.
– Он самый.
– Думаете удивить меня отрезанной головой? Но я не первый день в высшем обществе.
– Хм. Действительно.
– Кто же так ловко отделил её от тела?
– Кто совершил этот подвиг, ты хочешь узнать? Понятное дело - герой. Это их занятие.
– Дашков взглядом попросил у Крылова разрешения закурить. Тот отрицательно качнул головой.
– Минутой ранее, Чу, ты произвёл в герои меня, из чего я заключаю две вещи. Во-первых, слово это тебе неприятно, поскольку недоступно, во-вторых, мне предлагается роль убийцы ещё и барона? Не слишком ли много для скромного литератора? И почему я?
– Не только вы, дорогой друг, - мягко заметил Палетика, - но ваша роль, безусловно, главная. Именно вы раскрыли заговор.
– Моё любимое занятие.
– Не без помощи друзей, разумеется.
– Ещё бы! У Ахилла был Патрокл, у Александра Великого был Гефестион, да что далеко ходить? У государя императора был и есть Бенкендорф! Мне кажется, что если кому и раскрывать заговоры, то нашему дражайшему шефу жандармов. Не находите?
– Вы правы, дорогой друг. Однако, рискну показаться дотошным, у вас друзей куда больше.
– Ого! Значит я победитель!
– Да хватит юродствовать, Сверчок!
– Блудов с досады хлопнул ладонью по столу слишком сильно, так что самому стало больно.
– Времени нет, а он кривляется словно мальчишка.
– пояснил он в ответ на укоризненые взгляды товарищей.
– Император ранен и в беспамятстве, но доктора ручаются, что он очнется, и весьма скоро.
– Жуковский вновь взял слово.
– Очнувшись, наш государь потребует немедленно доклада и отчёта. Но что же он узнает? Что некий негодяй, гнусный
– А головы полетят с плеч. Ну и что? Разве не так и должно быть?
– Разве не долг наш не допустить страданий невиновных?
– произнёс вдруг Уваров.
– Не мы ли мечтали вести народ к просвещению, к воспитанию поколений, к достижению гармонии среди людей? К чему тогда всё наше прекраснодушие, если сейчас мы бросим ситуацию на самотёк? Война есть наихудшее из зол. Она разоряет, она убивает. Вносит смуту в умы. Вспомните скольких товарищей мы потеряли из-за антихриста на полях сражений. Но это ещё половина беды. Чего я никогда не смогу простить корсиканцу, так это тех, чьи умы были смущены, отравлены, тех кого мы потеряли после.
Пушкин почувствовал, что закипает. Уваров намекал о тех членах их бывшего общества, которые примкнули к декабристам, и которых хладнокровно судили некоторые из здесь присутствующих, что входили в назначенный суд.
– Ситуация повторилась, - продолжал министр народного просвещения, - только сейчас все вышло ещё хуже. Змея ещё вчера казалась раздавленной, но подросли змееныши.
– На счастье, Бог хранит Россию, - подхватил Жуковский, - и ничего у них не вышло. Мы победили.
– Мы?
– вопросительно изогнул бровь Пушкин.
– Мы, Сверчок, мы. Защитники Отечества.Так вышло, что мы пропустили удар, выпад. Это верно. Виной тому природное миролюбие наше и доверчивость. Но мы же и парировали его! Заговор обезглавлен.
– Это все очень мило, но мне кажется, вы дружно забываете с кем говорите.
– улыбнулся Пушкин.
– Ничуть, - возразил Жуковский, - но информированность твоя неполная, знания обрывочны. У нас, впрочем, тоже. Вот мы и собрались здесь для достижения ясности.
"И для того, чтобы решить какую версию скормить императору.
– подумал Пушкин.
– А я подхожу идеально как "спаситель". Спасение государя плавно переходит в спасение сановников государя от государя. Ловко задумано."
– Ты должно быть считаешь, что нам здесь свои чины с регалиями жаль, раз осерчает император?
– Шишков укоризнено покачал головой.
– Так расскажите уже, что ходите кругом да около?
– Изволь. Поведаю как вижу, а вы все поправьте меня, если где допущу неточность.
– Жуковский выдохнул, сосредоточился и начал рассказ:
– В любом поколении встречаются люди нетерпеливые, пылкие. Сила их жизни велика, а огонь сердец ярок. Так было, есть и будет....
***
Пушкин сохранял внешнее спокойствие. Из уважения к Василию Андреевичу он не перебивал, не вставлял комментарии, не шутил, слушал молча и сосредоточенно, но с каждой минутой понимал все больше, что это последнее уважение которое он может испытывать к данному человеку.