Крепостной шпион
Шрифт:
Прочитав последний пункт, Трипольский отбросил листки и, откинувшись на подушках закрыл глаза.
— Дура, — сказал он. — Давай я тебе вольную лучше дам.
— Ты уже предлагал, — сказала Аглая, снизу вверх рассматривая неподвижное лицо Трипольского. — Не хочу я на волю. Мы же договорились: ты в завещании своём меня освободишь, если только раньше меня умрёшь. А так не будем.
— Не понимаю, — Трипольский приоткрыл один глаз и глянул на девушку, — раньше не понимал тебя и теперь не могу понять. Ну да ладно. На эту тему мы с тобой уже тысячу раз спорили, — он склонился
— Почему?
— Ну, во-первых, потому, что сестру свою продать хуже греха нет. А, во-вторых…
— Ты не веришь, что я смогу побег ей организовать? — перебила его Аглая.
— Нет, почему же не верю? После парижских баррикад, где мы с тобой вместе кувыркались глупо сомневаться. Только всё это вот ерунда. Тебя тут же признают там и ты окажешься точно такой же пленницей, как и Анна Владиславовна.
Аглая сделала обиженное лицо и, вырвав свои руки из рук Трипольского, вскочила на ноги.
— Ты не любишь её? — сказала она. — Не любишь? Кабы любил, то не возражал бы моему плану. — Она уже отворила двери и стояла на пороге. — А касательно того, что меня там узнают — полная ерунда. Бурса меня никогда не видел раньше. Мы в Петербурге с ним не сталкивались, в Париже он не бывал, а единственный раз, когда мы могли с ним встретиться лбами на Конюшенной, так меня за полчаса до его прихода ты сам домой отослал. Обморок у меня тогда случился, если помнишь.
— Тебя узнает Виктор, — сказал Трипольский.
Аглая обернулась. В голосе её возникла полная неколебимая убеждённость.
— В общем, как хочешь, но другого шанса спасти возлюбленную твою Анну Владиславовну просто не существует. А что касается Виктора, так он меня не выдаст.
— Это почему же он тебя не выдаст?
— А ты бы выдал в подобной ситуации, например. Ту же самую Анну Владиславовну. Ну? Находясь на его месте, выдал бы?
Аглая захлопнула дверь. По коридору прошуршали её быстрые босые ноги.
«Невероятно, — подумал Трипольский, подкладывая сплетённые ладони под голову и откидываясь назад. — Невероятно. Неужели они с Виктором были любовниками? Как же я мог пропустить это? Невероятно».
Ещё несколько дней ушло на допросы. С дозволения хозяев, из двадцати семи обнаруженных по списку шпионов, в руки ротмистра попали только девять. Все остальные оказались к этому моменту уже недосягаемы.
Понятно, хозяин, узнав кому именно из дворовых обязан несколькими годами своих мучений порол его безо всякой жалости. Так, что двое из восемнадцати шпионов просто умерли, не дожив до допроса. Один был искалечен и потерял язык. Трое пустились в бега, а остальных господа просто отдали с глаз долой в солдаты.
Для дознания Удуеву достались три женщины — одна молодая, две старухи. А также глубокий хоть ещё и крепкий старик, двое молодых лакеев, один повар и один камердинер.
Какие старания не прикладывал Михаил Валентинович, ни слова не удалось ему вырвать из этих людей. Посулы, угрозы, пытки — всё напрасно. Женщины впадали в истерику при первом же
Только старый лакей пошёл на разговор с ротмистром.
— Вы ничего от нас не добьётесь, — сказал он. — Напрасно только вы время и силы тратите. Иван Кузьмич, Бог наш земной, за последние 20 лет не бывало случая, чтобы арап предал его. А у него, между прочим, три тысячи душ.
— Почему же так? — удивился Удуев.
— Так сразу и не объяснишь, Ваше благородие. Вам не понять, — вздохнул старик, — Вы свободный человек и всегда были свободны. У Вас своя голова, своя воля. От свободы Вы в напряжении всё время. А потому, главного чувства ваше сердце достичь не может! Это любовь! Понимаете!? — слабые почти белёсые глаза старика смотрели на жандарма. — Понимаете Вы, как можно любить земного своего Бога?
— Но он же мерзавец редкий! — не удержался, возразил Удуев. — Он негодяй!
— Может оно и так. Но ведь так только слаще любовь, — сказал старик. — Ведь Вы меня ударите — это глупо и больно, я убежать захочу, спрятаться. А он ударит своей рукой — счастье и только. Ещё и ещё просишь, улыбаешься. На коленях ползёшь к нему и как собака наказание ещё просишь.
— Не понимаю. Обман здесь какой-то. Нельзя же поверить, что, действительно, рабство слаще этим людям, нежели свобода! Но ведь страсть эта возникает только от того, что никакой ответственности в человеке не остаётся. Не нужно ничего решать, всё за тебя хозяин выверит, а ты только сделать должен, выполнить приказ, никаких душевных мучений. Один Бог на небе, один Бог на земле и полное преклонение трёх тысяч душ. Невозможно! Невероятно!
В тот день в кабинете у Константина Ивановича они опять собрались вчетвером. Сам Бурса, Удуев и Трипольский с Аглаей.
Удуев сухо рассказал о результатах своих допросов. Все помолчали. И только после этого, когда напряжение в кабинете перешло какую-то границу, Трипольский осторожно предложил план Аглаи. Рассказал всё подробно и закончил словами:
— Мне кажется другого варианта у нас нет. Пока нет.
— Хорошо, — сказал Бурса. — Но из вашего плана следует… — он перевёл взгляд с Трипольского на Аглаю, — что нужен мерзавец, который за деньги сыграет роль продавца, и мерзавец этот должен пользоваться полным доверием Ивана, иначе ничего не выйдет. А по-моему такого человека просто не существует.
Михаил Валентинович не хотел говорить — не понравился опытному жандарму план девушки. Но, немного подумав, он всё-таки сообщил собравшимся свою мысль:
— Вы забыли, — сказал он. — Есть такой мерзавец.
— Кто уже?
— Растегаев Михаил Львович. Всем известно: они с Вашим братцем большие приятели. По моим сведениям, года не было, чтобы Растегаев не катался летом в гости к Ивану Кузьмичу. Я знаю, он теперь проигрался в пух и прах, дом свой заложил, имение. Так, что за крупную сумму денег, думаю, он всё сделает как нужно.