Но пассажиры многозначительно переглядывались, а водитель, делая вид, что не понимает иностранной речи, вел машину по маршруту, всё дальше увозя старика от алжирской четы, продолжавшей осыпать друг друга оскорблениями и проклятиями.
Вадим Гройсман /Ришон-ле-Цион/
«Ночь на пустые холмы наползла…»
Ночь на пустые холмы наползла,Тихо взошла среди улиц прохлада.Этот мираж – оправдание зла,Звёздный колпак – отрицание ада.Вся бесконечная пропасть миров,Чудное небо в огнях и ракетахМетит кривые скамейки дворов,Мусор, наваленный в чёрных пакетах.Долгая тьма, непроглядная
муть,Может быть, ты и за это возьмёшься —Полную копию жизни вернутьТам, где свидание станет возможно,Там, где прослойка не помнит обид,Там, где печаль поклонилась печали,Там, где сияние белых хламид,Чистые скатерти нам обещали.
«Недоступный для путника край…»
Недоступный для путника край,Чистый берег с живыми цветами,Говорит Шакьямуни, что райОкружён золотыми сетями.Нет желаний, и кончился страх,Будды ходят, не двигаясь, в гости.На зимовьях в погасших кострахНе дымят обгорелые кости.Всходы времени некуда деть,Нет ни старости, ни опозданий,Но нельзя просочиться под сеть,В бесконечное море страданий.А снаружи, на грустной земле,Извините, другая картина —Колбаса и кефир на столе,Тусклый свет, по углам паутина.Путь с работы, портреты вождей,Инвалиды, старухи и дети,И косые полоски дождей —Это бедные медные сети.У друзей собирай по рублю,Пей дешёвое пойло в охотку,Только праведным Богом молю:Не смотри сквозь двойную решётку.
«Закрыла свет бумажная змея…»
Закрыла свет бумажная змея.Возьмём её за острые края,Переведём пробелы и помарки:И жизнь моя на волоске у Парки,И рукопись окончена моя.Но видно мне, что эта ночь жива,Горят на небе письмена простые,Их двоеточья, точки, запятые,И чернотой замазаны слова.Бедна земля, пустынны небеса,И днём, и ночью катится без снаСтарения кривая колымага.Мерещится в просветах колесаТо чёрная, то белая бумага.
Перед потопом
Судьба, дошедшая до устья,Всё не спокойна, не тиха.Уже проснулось захолустьеС коротким криком петуха.Судачат жирные соседки,И, затевая тарарам,Мотаются, как черти, деткиПо коридорам и дворам.Сухие шаткие скамейкиСкрипят, о прошлом говоря,И греются коты и змейкиПод хитрым солнцем января.Здесь правит южная Пандора,Неистребимый, жаркий духНадрыва, склоки и раздораВ крови старух и молодух.Всё шумно, весело, нахально,Все развлеченья под рукой.Но как пустынно и печальноЗдесь будет через день-другой!Сольются образ и подобье,Как будто тьма настала днём,И снова Книгу о потопеПрипомнят камни за окном.И город будет старой куклой,И хаос – музыки резвей,Но мы вошли в наш домик утлый,И Бог закрыл за нами дверь.
«Один говорил, что Россия – фантом…»
Один говорил, что Россия – фантом,Другой – что она возродится потом,А третий сказал, что Россия звездаНа сфере из мрака и льда.Покроет её изотопный туман,Её поглотит мировой океан,Не будет ни пьяниц, ни бойких девчат —Одни колокольни торчат.Не станет героев, развеется прахНа русских полях, небесах и морях,И жён, собирающих пепел в подол,Не
сыщешь в развалинах сёл.Одна ты на свете и в сердце одна,Жестокая память, слепая вина,Пугающий скрежет, стальные огни,И все мы с тобою одни.
«Сморщенная лодочка скользила…»
Сморщенная лодочка скользилаПо бездонной луже во дворе.Помню – от разлитого бензинаРадужная плёнка на воде.В небе оголтелые вороныДелали неровные круги,И у детства чёрные законы:Упади и голову пригни.Мама бьётся в крепкой паутинке,Вертит слово, больное, как прут:«Мокрые колени и ботинки,И в грязи измазался, как труп!»Месть узоров на ковре дырявом,Треснувшая гладь на потолке.Замотаться грубым одеяломИ, согревшись, плакать в уголке.
Схимница
Позабыла, наверное, где родилась,Сколько лет прожила она в схиме.Не отводит от грешника каменных глазИ бормочет губами сухими.Никогда не ответит на робкий поклон,Своевольна – никто с ней не ладит.Неизменно сидит возле тусклых икон,Плащаницу истёртую гладит.Нашептали ей сёстры – какой-то еврейЗаявился в святую обитель,И выходит она из высоких дверей,И кричит, что я ангел-губитель.Машет чёрными крыльями в гневе своём,Будто ворон кружит, налетая.Посмотрите, какой нелюбезный приём,Как беснуется ваша святая!Храм закрыли. Спускаются звёзды на скит.Голоса удаляются глухо.И всё ближе за стенами ходит машхит [1] ,Но жива ещё злая старуха.
1
Машхит – ангел-губитель (Исход 12:23).
«Больше нет ни начальников строгих…»
Больше нет ни начальников строгих,Ни походной тоски строевой,Но тяжёлая ноша для многих, —Умирая, не знать своего.А когда мы чужое узнаемУ дымящего в небо куста,Вероятно, покажется раемПредстоящая нам пустота.Перед пропастью этой сгодитсяНам любая из лёгких дорог,Где садятся на голову птицыИ собаки играют у ног.
«Не надо скорбеть и рыдать…»
Не надо скорбеть и рыдатьИ путаться в лентах могильных,Ведь речью нельзя передатьСмятение воинов сильных,Смущение мёртвых детей,Когда херувимы их метятИ в небе без всяких затейВолшебные лампочки светят.Не бойтесь – отныне для васБлаженство сильнее испуга…Идут, не открывшие глаз,Руками касаясь друг друга,И слёзы текут по щекам,И мрак уступает рассудку,Как будто к несчётным векамОни прибавляют минутку.
«Посчитайте, сколько раз на дню…»
Посчитайте, сколько раз на днюЯ бледнел, сжимался и дрожал.Ясен брату моему, огню,Жертвенный и поминальный жар.Просыпался с мыслью о беде,Горем зарабатывал кусок,И вольно сестре моей, воде,Протекать меж пальцев на песок.
Золото
Ночному воздуху хвалаИ свежей утренней полоске!Темно дыхание волхва,А золото молчит в повозке.Но там, где от земных обидВода Кедрона застывала,Пускай оно заговорит,Пускай откинет покрывала.