Крещение Киевской Руси

Кузьмин Аполлон Григорьевич

Различные религиозные представления находят отражение в способах погребения умерших. У славян, равно как и у германцев, на протяжении более чем двух тысячелетий держался обряд трупосожжения. Он был связан с культом очищающего огня. У кельтов рано наблюдается одновременно и сожжение и трупоположение. Почему это происходит — остается неясным. Но свидетельствует это о распространении каких-то иных верований. На южном берегу Балтики так же имели место оба обряда. Преобладал обряд сожжения. Но, например, на острове Рюген и в некоторых прибрежных районах уже с первых веков нашей эры утверждается трупоположение. О влиянии христианства в этом случае говорить не приходится:

оно придет сюда много столетий спустя.

У восточных славян сожжение сохранится до самого крещения, а кое-где и дольше. Русы знали оба обряда. Это зафиксировано восточными авторами (причем в разных вариантах). Это прослеживается и на могильниках Киева и прилегающих к нему районов. Такое разнообразие неудивительно, если учесть, что русы оказались разбросанными на тысячи километров друг от друга и во многих случаях не поддерживали отношений друг с другом на протяжении многих поколений. Их верования неизбежно приспосабливались к местным, проникались ими. Так, описанный ибн-Фадланом обряд погребения знатного руса находит много похожего у прусов на восточном побережье Балтики, а трупоположение руса, описанное другим восточным автором — ибн-Русте, сходно с одним из типов погребений, распространенных у части населения Подонья (предположительно у алан), входившего в состав так называемой салтово-маяцкой культуры (VIII–IX вв.).

Какое могут иметь значение различия в языческих обычаях для оценки условий распространения христианства? Различия сами по себе еще не означают борьбы и противоречий между разными племенами. Местные, природно-географические различия обязательны и у родственных племен: ведь язычество — это, прежде всего, форма освоения природы. Обычно в ходе миграций племена на новых местах поселений должны усваивать что-то из местных верований и обрядов, поскольку в них заложены знания, накопленные веками. Так, ассимиляция славянами населения Верхнего Поволжья привела к возникновению верований, соединявших поверья двух разных по языку и истории народов. Соперничество и борьба разных форм язычества начинается, как правило, тогда, когда верования выходят на социальный уровень, когда боги втягиваются в межплеменную вражду и стараются утвердить свое племя в качестве господствующего.

Обычно у племен с неразвитыми социальными противоречиями в таких божествах нет и потребности. А потому племена, стоящие на стадии общинного строя, религиозных войн не ведут: их богам нечего делить. Иерархия богов создается вслед за выделением земных иерархий. Именно тогда появляется потребность или создается возможность и для выделения особой касты жрецов, как и светской власти, обособляющейся от общества. Такие касты ведут борьбу за влияние над соплеменниками и со своими светскими правителями, и они, конечно, не уступят поле без борьбы в случае появления какой-то конкурирующей религии.

На Руси IX–X веков между верованиями славян, угро-финнов и балтов особых трений не должно было возникнуть, поскольку верования эти были обращены вовнутрь своих обществ, а не вовне, поскольку не было потребности в навязывании их кому-либо. Даже эпоха военной демократии, насколько можно судить по событиям на Балканах, не привела к выделению божеств агрессивных, кровавых. Славяне завоевывали земли, дабы на них поселиться, не навязывая никому своего господства. И позднее славянский эпос, в полную противоположность германскому вообще и скандинавскому в особенности, будет совершенно лишен агрессивных, элитарных черт. Богатыри обороняют отечество от внешних врагов и не помышляют о том, чтобы одерживаемые победы использовать для приведения какого-то народа в неволю.

Сложнее

оценка язычества русов и варягов. Это именно у них могли сохраниться представления о соответствии земной иерархии небесной. Такие воззрения они, очевидно, сохраняли и после утери памяти о своем действительном родстве, поскольку, скажем, поляне-русь считали себя славянами. В Прибалтике такие представления держались более стойко. Когда в 20-е годы XII столетии Оттон Бамбергский крестил поморян, их соседи-рутены стремились не допустить к себе христианских миссионеров, угрожали расправой и славянам, принимавшим крещение, и вместе с тем не упускали случая рассказать спутникам епископа-миссионера «о своем происхождении». Очевидно, они считали его чем-то замечательным.

Вновь образовавшееся в Восточной Европе государство не было прочным изнутри, и это, конечно, понимали советники киевских князей. Единство нельзя было поддержать только насилием, как это делал, в частности, Карл Великий, уничтожая или переселяя целые племена. К тому же и император франков не удовлетворялся избиением родственников по языку и происхождению, а стремился насильственно обратить всех в христианство, которое могло дать хоть какое-то единство. Русские князья-язычники такого оружия не имели. Их боги никак не могли заменить племенных богов, поскольку у них были разные функции. Там же, где функции совпадали, замены тем более были невозможны.

К периоду образования Древнерусского государства восточные славяне были объединены в огромные племенные союзы, в рамках которых неизбежно складывались и общие верования, тем более что союзы эти строились не сверху вниз, а снизу вверх, то есть в создании их так или иначе участвовало все население территорий. Наложить на такое объединение какую-то внешнюю религиозную иерархию или иерархию божеств было трудно. Во всяком случае, в такой иерархии должна быть какая-то потребность. Перуна могли принять как покровителя воинов, но вряд ли восприняли бы просто как главного бога другого племени. Святовита на Арконе почитала вся Прибалтика. Даже крестившиеся уже датские короли вносили пожертвования этому главному божеству русов с острова Рюген. Но таким образом от него просто откупались, поскольку именно его именем совершали походы, подобные викингам, островные жители. В единую же иерархию боги разных племен никак не выстраивались.

Для утверждающегося христианства непосредственным соперником и конкурентом обычно являлись так или иначе организованные жреческие касты, пытавшиеся по-своему решать возникшие социальные противоречия. Сила же этих каст зависела и от глубины традиции, и от возможности опереться на более или менее значительные социальные группы населения. У славян жреческие касты еще не успели сложиться, поскольку институты самоуправления, опирающиеся на территориальную общину, не исчерпали себя. У варягов и русов такие касты могли быть. Во всяком случае, иерархия здесь строилась уже не снизу вверх, а сверху вниз. Именно последнее отражено в соперничестве за место около богов.

Судя по договорам Руси с Византией, главными богами варяго-русской дружины были Перун и Велес. В какой мере эти боги были восприняты остальными племенами, вошедшими в состав Руси в IX–X веках? Ответа на этот вопрос практически не искали, поскольку исходили из тождества религиозных воззрений славян с варяго-русами, а для норманистов непереходимые трудности создавали сами имена богов: они явно не из скандинавского пантеона. Проблема, между тем, существует, и решение ее важно для уяснения степени единства и прочности суммарного язычества, противостоящего на Руси.