Крещение Киевской Руси
Шрифт:
Зато у славян для проповеди Августина совершенно не было почвы.
Здесь легче было принять учение Пелагия о возможности непосредственного общения с Богом и о возможности как-то «договориться» с ним. Не случайно, что если в античном мире различали судьбу-фатум и судьбу-фортуну, то у славян для обозначения их было одно понятие: судьба или (равный ей) рок. И имела в виду славянская «судьба» лишь фортуну, а не фатум. Именно отсутствие у славян веры в непреложное предопределение, по существу, не оставляло почвы для распространения здесь астрологии, а также фанатичных форм мистики.
Но собственно русы, как и большинство других племен, захваченных Великим переселением, стояли ближе именно к античному язычеству. Еще и в Хвеке греческие и арабские источники согласно указывают на специфическую
Сами славяне (как, вероятно, и русы) также держались неодинаковых верований. В одних случаях они испытывали какое-то внешнее воздействие, в других — это были усвоившие славянскую речь иные по происхождению племена: фракийцы и иллирийцы на Балканах, иранцы — в Причерноморье, балты и угро-финны — в Верхнем Поднепровье и Поволжье и др. У Прокопия Кесарийского говорится, что славяне признают и какого-то высшего Бога: «Они считают, что только один Бог — творец молний является владыкой над всеми, и ему приносят в жертву богов и совершают другие священные обряды». Обычно это указание ассоциируется с функциями Перуна как высшего божества, как бога-громовержца. Но, во-первых, на Балканах славяне ассимилировали многие фракийские племена, и высказывание могло относиться к ним. Во-вторых, небесное божество — не только Перун. По другим данным, у славянорусов главным богом был Сварог, о функциях которого может говорить индийская параллель: «сварга» — небо. Божество «Сварожич» отмечено у балтийских славян, что свидетельствует либо об общеславянском значении этого божества, либо о том, что на Русь это божество попало из Прибалтики, а Прокопий Кесарийский говорил о фракийской трактовке общеарийского божества.
У того же Прокопия сказано, что славяне «почитают реки и нимф, и всякие другие божества, приносят жертвы всем им и при помощи этих жертв производят и гадания». Божества разного уровня и различных функций также есть в любом язычестве. Значение здесь имеет указание на гадания. Дело в том, что гадания все-таки связаны с Фатумом, а не с Фортуной. В конечном счете, гадания на Руси также не получили большого распространения, вернее — сфера гаданий оказалась довольно ограниченной по сравнению с язычеством Запада или Передней Азии. Но и в этой области, видимо, можно проследить различия между отдельными племенными группами. Во всяком случае, на южном берегу Балтики, в частности у ругов-рутенов, с гаданиями связывалось все их поведение. Так, военный поход откладывался, если путем гадания выявлялись неблагоприятные предзнаменования. У части племен, особо почитавших коня, достаточно было священному животному ступить не с той ноги, чтобы долгое время подготавливавшееся предприятие откладывалось на неизвестный срок. В этом гадании, правда, тоже остается выбор: отказ от задуманного спасает от последствий. В хиромантии такое невозможно. Там от судьбы не уйдешь.
Подобное некоторым балтийским племенам представление о предопределении отразилось в «Слове о полку Игореве». Сюжет заострен на солнечном затмении: «Луцежь бо потяту быти, неже полонену бытии» (лучше быть убитым, нежели полоненным). Затмение, по «Слову», наступает уже после того, как войско выступило в поход, а по мистическим представлениям подобные явления обращались именно к тем, кто начинает какое-то дело, выходит в путь и т. п. Видимо, можно было просто вернуться. Но поэт заостряет ситуацию, оставляя в качестве альтернативы лишь плен. Плен же для русича не только позорное дело, но и угроза остаться рабом и в этой, и в «будущей» загробной жизни. Спустя два столетия после крещения поэт продолжает следовать языческой традиции, хотя Игорь не так уж бедствовал в половецком плену, а сын его даже и женился на дочери пленившего его Кончака.
В христианстве к «знамениям» будет двоякое отношение. И «Повесть временных лет» предоставила замечательную возможность их сопоставить. Под 1065 годом, рассказывая о разных чудесах, летописец
У балтийских славян немецкие авторы отмечают еще больше различий, чем заметил в VI веке Прокопий Кесарийский. А именно здесь могут находиться истоки особенностей верований варягов и варяжской Руси. «Не все они, — писал хронист XII века Гельмольд, — придерживаются одних и тех же обычаев. Одни прикрывают невообразимые изваяния своих идолов храмами… у других божества населяют леса и рощи, как Прове (или Проне, видимо, Перун. — Авт.), бог альденбургской земли, — они не имеют никаких идолов». Гельмольд также отмечает, что «среди многообразных божеств… они признают и единого Бога, господствующего над другими в небесах». Но в этом случае отмечается и нечто отличное от характеристики Прокопия: «И что они от крови его происходят, и каждый из них тем важнее, чем ближе он стоит к этому виду богов».
Различия в религиозных представлениях на Балтийском побережье восходят к этническим традициям, тем более что многие из этих расхождений носят принципиальный характер. Почитание дубовых рощ у наиболее западной группы славянского населения в Вагрии, то есть в области поселений вандальского племени варинов, является, очевидно, пережитком, усвоенным славянами или сохранившимся у варинов в процессе ассимиляции их славянством. В самих этих религиозных воззрениях отражается довольно ранняя кельтическая традиция, выразившаяся в наименовании, в частности, галльских жрецов «друидами», буквально — служителями дуба, дубовых рощ. Почитание дуба вообще характеризовало в древности многие индоевропейские народы. Подчеркнутый же характер оно приняло у кельтов, где удерживалось и с переходом к христианству.
Сооружение храмов над идолами также встречается у многих народов. Но в данном случае, как показывают раскопки, проведенные археологами ГДР под руководством Иоахима Херманна, ближайшими аналогами являются кельтские храмы Центральной Европы начала нашей эры. Такие храмы были распространены на землях лютичей, восточнее старградской (альденбургской) земли, а также на острове Рюген, где располагался наиболее почитаемый храм в городе Арконе, посвященный Святовиту. Кельтическое влияние заметно отражается и в именослове, в том числе в именослове варяго-руссов.
Представление о происхождении народа от богов тоже известно у разных язычников. В «Слове о полку Игореве» русичи — это «Дажьдьбожьи внуки», то есть потомки Даждьбога. Но для славян такие представления все-таки не характерны. Славяне вообще не знали глубоких, уходящих в бесконечность генеалогий, вроде генеалогий скандинавов, датчан, герулов (выходцев с южного берега Балтики и во времена Гельмольда тоже славян), венедов и вандалов. У славян рано возникла территориальная община, в рамках которой родство вообще не высоко ценилось. Бесконечные генеалогические ряды вырастают обычно на почве родовых общин, в условиях их распада, в условиях, когда роды стремятся возвыситься друг над другом, претендуя на особую близость к общим богам.