Крещение огнем
Шрифт:
И сегодня, накануне Дня труда, когда Техас готовился к путешествию в неведомое, Джен который раз задавала себе вопрос: долго ли еще она сможет освещать кризис с той холодной беспристрастностью, которую все привыкли от нее ожидать? И как ей теперь вернуться в Мехико и беседовать с членами Совета с той же профессиональной любезностью,, как и прежде? Ее не особо заботили воспоминания о той критике, которой подвергли американцы своих соотечественников, оставшихся в Багдаде во время кризиса в Персидском заливе. Джен и раньше доводилось терпеть нападки, она даже по-своему любила подразнить гусей. Нет, на этот раз дело было совсем в другом.
Ей и в голову не приходило, что от ее решения ничего не зависит. Но в эти дни подобное заблуждение было вцолне обычным, так как гораздо более умудренные люди и в Мехико, и в Вашингтоне продолжали вести себя так, будто они по-прежнему владеют ситуацией. Единственная разница между ними и Филдс заключалась в том, что они не желали прислушаться к своим предчувствиям и опасениям. Напротив, они отмахивались от подобных мыслей, считая их чепухой, и продолжали поиски "правильных", "разумных" решений, к тому же, приемлемых с политической точки зрения, не ведая, что таких решений просто не существует.
Встряхнувшись, полковник Гуахардо встал из-за небольшого письменного стола, который он поставил для себя в оперативном центре, и подошел к карте, висевшей на противоположной стене. Несколько секунд он стоял перед ней, заложив руки за спину, внимательно изучая расположение символов, обозначающих американские части, развернутые вдоль границы. Когда это занятие ему наскучило, он направился к столу, где сидел дежурный заместитель начальника разведывательного отдела, просматривая поступающие донесения и делая заметки для себя и своих подчиненных, но тот, успевший привыкнуть к Гуахардо, не обратил на полковника никакого внимания, и продолжил возиться с бумагами, которые поступали быстрее, чем он успевал их обрабатывать.
Тогда полковник перешел к столу, за которым сидел заместитель начальника оперативного отдела. Он, как и его коллега, просматривал поступающие донесения, готовясь приступить к составлению сводки действий мексиканских вооруженных сил за истекшие двенадцать часов, и тоже не обратил внимания на Альфредо. И дело было не в том, что офицеры — оба в чине майоров — проявляли неучтивость к высшему чину. Просто оба знали: если они станут разговаривать с полковником всякий раз, когда он подойдет и заглянет через плечо, у них не останется времени на работу. Они понимали, что Гуахардо томится от безделья, что это его раздражает и он готов заняться чем угодно, лишь бы избавиться от этого состояния. Вот поэтому-то он и бродит по оперативному центру как неприкаянный. Для тех, кто там работал, это порой превращалось в тяжкое испытание, но что делать: как-никак, полковник — министр обороны, оперативный центр принадлежит ему, а значит, он волен поступать, как ему заблагорассудится, остальным же придется терпеть и помалкивать.
Побродив бесцельно по комнате, Альфредо подошел к двери, ведущей в главный коридор, обернулся и оглядел помещение.
"Все работают, все чем-то заняты, — подумал он, — все, кроме меня. Должно же и для меня найтись какое-то полезное дело, что-то такое, что бы не мог сделать никто, кроме меня. Вот только что именно?", В данный момент
Выйдя из комнаты, он направился в уборную. Хотя в распоряжении Альфредо был личный туалет, расположенный рядом с его кабинетом, он предпочитал пользоваться общественной уборной. Его американский приятель, пехотный офицер, как-то сказал ему, что у него есть свой метод проверки умонастроений в армии — нужно только пойти в уборную, которой пользуются солдаты, и почитать надписи на стенах. Всего за несколько минут можно узнать, каких офицеров солдаты не жалуют и чем недовольны. "И еще, — добавил он вскользь, — там иногда удается узнать телефонные номера классных девочек". По возвращении в Мексику Гуахардо, любивший испробовать все новое, перенял эту практику и обнаружил, что это действительно весьма полезно и, к тому же, занимательно.
В туалете полковник размышлял: "Пусть солдаты видят, что он, их командир — такой же человек, как и они. В этом есть какое-то равенство, когда солдаты понимают, что их командиры — тоже люди, тоже носят штаны и справляют нужду, это как-то уравнивает. К тому же, — застегивая брюки, подумал Альфредо, — стыдиться мне нечего. Если уж на то пошло, таким мужским достоинством можно только гордиться".
Гуахардо услышал, как дверь у него за спиной приоткрылась и из-за нее донесся смущенный голос заместителя начальника оперативного отдела:
— Полковник Гуахардо! Извините за беспокойство, но вас просит к телефону полковник Молина.
— И что же, майор, вы сказали эль президенте? Что я вышел?
Майор замялся:
— Нет, господин полковник. Я сказал, что вы заняты неотложным делом, требующим вашего личного присутствия.
Гуахардо застонал и, повернувшись, подошел к раковине.
— Боже милосердный! Теперь полковник Молина подумает, что я заперся у себя в кабинете и трахаю секретаршу. Ступайте и скажите, что я иду.
Бросив краткое "есть", майор исчез, оставив Гуахардо смеяться над собственной шуткой.
Решив переговорить с Молиной из своего кабинета, полковник уселся за большой стол красного дерева. Он снял трубку и сказал адъютанту Молины, что готов говорить с президентом, а когда Эрнандо заговорил, то перебил его:
— Дружище, прежде чем ты перейдешь к делу, хочу тебе сообщить, что я просто-напросто писал.
Молина засмеялся, а потом съязвил, что подобные оправдания свойственны людям с нечистой совестью, что Альфредо паровал репликой:
— Зато с чистыми штанами.
Молина снова залился смехом, а потом, успокоившись, произнес:
— Что ж, полковник Гуахардо, рад слышать, что с мочевым пузырем у вас все в порядке.
Пришла очередь Гуахардо расхохотаться. Отсмеявшись, он продолжил:
— Я уверен, Эрнандо, ты позвонил мне не для того, чтобы отвлечься от скучных обязанностей по управлению страной. Чем могу служить, мой президент?
— Вообще-то, Альфредо, ты уже сотворил для меня чудо. За весь день у меня не было ни одного повода для смеха.