Крещенные кровью
Шрифт:
– Ты красивая, – произнес он с похотливой ухмылкой. – Поди, с мужиками ни разу не кувыркалася, верно?
Девушка продолжала сопротивляться с отчаянием обреченной, пытаясь освободиться из мерзких объятий.
– Не рыпайся, сука! – прорычал злобно Игнат.
– Слезь с меня, ирод, креста на тебе нет!
– Не рыпайся, покуда не покалечил, лярва! – повторил он и, наклонившись, припал слюнявым ртом к ее бледным от напряжения губам.
Анна укусила его за губу и тут же почувствовала соленый вкус теплой крови, но он не переставал целовать
Оглушенная ударом, Анна все же предприняла отчаянную попытку освободиться, но Игнат снова дважды ударил ее. Каждый удар отзывался в голове девушки всплесками боли. Едва удерживаясь от потери сознания, Анна чувствовала, как Игнат срывает с нее одежду все ниже, на коленях стоя между ног.
Анна вдруг почувствовала необъяснимый прилив сил. Она поняла, что может поднять освободившиеся руки. В тот момент, когда девушка уже готова была вцепиться в волосы насильника, сзади неожиданно появился Аверьян и вонзил в голову его ножницы, найденные на полу.
Игнат вздрогнул, дернулся и… подался вперед, вцепившись в горло Анны зубами. Свет померк в глазах девушки. Теряя сознание, она уже не видела, как Аверьян пытается разжать ножом челюсти насильника, сомкнувшиеся на ее шее мертвой, звериной хваткой.
Сбросив труп Игната с тела девушки, Аверьян склонился над ней. Лицо у Анны было белое, застывшее, а из ран на горле хлыстала кровь.
– Наклонися ближе, – прошептала Анна, – я постараюсь… Т-ты выслушай меня, пока я еще говорить способна…
– Щас, щас… Потерпи малеха.
Он оторвал спешно широкую полосу от рулона материи, свернул ее вчетверо и приложил к изуродованному горлу девушки.
– Аспид этот твердил, будто я должна знать, где золото, которое у отца было. Теперь-то я понимаю: он и первый раз наведывался, потому что был уверен, будто отец прячет золото у меня. Я ему сегодня много раз повторяла, мол, не знаю ничего… И все-таки он вот что со мной сотворил.
– Обожди, помолчи, Аннушка, – сказал Аверьян, задыхаясь от жалости. – Об каком отце ты молвишь? Ты же…
– Иван Ильич Сафронов мой отец, – прошептала девушка. – Мы скрывали от всех свое родство. Отец верховодил скопцами и не мог иметь детей.
Аверьян был поражен и обескуражен услышанным откровением.
– Тады пошто ты оскопить ево с моей помощью собиралася? – спросил он, все еще не веря вдруг открывшейся правде.
– Со зла. Мне не нравилось, что он по бабам шляется, даже меня, дочери своей, не стесняется…
Девушке стало хуже. Лоскут ткани на ее шее быстро разбух от крови.
– Все, не говори ничаво, – засуетился он, видя, что состояние Анны ухудшается с каждой минутой. – Я щас тебя в больницу свезу, а тама…
– Не довезешь, помру я, – прошептала она, закатывая глаза. – За заботушку спасибо. Но мне уже никто не поможет… Библию в сумке вон возьми и ко мне поднеси, – потребовала девушка.
Аверьян
– Открой ее. Фотографию видишь?
В книге действительно между страницами он увидел фотографию маленькой симпатичной девочки. Ангельское создание гуляло в саду и весело улыбалось снимавшему ее фотографу.
– Хорошее фото, – похвалил Аверьян, закрывая книгу. – Только у меня щас нету времени, штоб ее разглядывать.
– Открой Библию и на фото глянь! – еще упорнее потребовала Анна. – Я на ней запечатлена, маленькая…
– Послухай, дева! – взмолился Аверьян. – Да нету времени мне фоту ту разглядывать! Ежели не поспешим, то…
– Под яблоней, что слева от меня, клад отцом закопан, – прошептала совсем слабо девушка, начиная хрипеть. – Там золота и бриллиантов на десять мильенов!..
– Ты што, касатушка, бредишь ужо? – испугался Аверьян. – Будя глупости болтать. Жизнь вона спасать надо!
– Дом наш в Тамбове найдешь, – продолжила Анна. – Тебе всякий на него укажет! Бери золото и не сомневайся. Скопцовское оно. И ты скопец тоже по вине отца моего. Так вот забирай золото и за границу уходи…
Девушка не договорила. Аверьян, почувствовав неладное, склонился над ней – она была уже мертва.
Дождавшись темноты, он вынес тело Анны Сафроновой на улицу, уложил ее в повозку и присыпал сеном. Затем он вернулся, облил керосином мертвого шурина и лавку, поднес огонь…
С неожиданным для себя спокойствием Аверьян смотрел на бушующий пожар. Завтра он будет уже далеко отсюда, похоронит Анну и вернется к детям. Видимо, Господь Бог распорядился так, что поднимать сыновей ему придется одному.
Но, несмотря на все, с ним случившееся, в сердце его рождалась какая-то едва уловимая гордость за себя. Аверьян знать не знал о своих возможностях проявлять мужество в самых трудных жизненных ситуациях, и только теперь понял, что окончательно укрепился в вере! ВЕРЕ ПРАВОСЛАВНОЙ, ИСТИННОЙ! Благодаря посланному испытанию Калачев убедился, что и сам обладает всеми лучшими качествами тех людей, из сословия которых вышел, кого любил и уважал. Казаки не падали духом даже тогда, когда лишались близких. А теперь он сам пережил это страшное испытание – и не сдался, не отчаялся, не сломался.
– РАБ БОЖИЙ Я, а не адепт сектантский! – прошептал тихо, одними губами Аверьян. – А вера моя есть и будет истинная, православная!
Осторожно протиснувшись сквозь толпу собравшихся вокруг горящей лавки людей, он вынул из кармана фотографию девочки в цветущем саду, смял в комок и швырнул в огонь.
Вернувшись к телеге, Калачев отвязал купленную лошадь и не спеша повел ее, держа под уздцы, к выезду из города. «Прости меня, Аннушка, за поступок эдакий, – думал он, шагая по улице. – Не со зла я, а штоб искушений греховных избегнуть. Сама сказывала, што золото то скопцовское, вот и пущай оно навсегда в землице сырой остается!..»