Крест и полумесяц
Шрифт:
Пришлось снова переодеться в привычную европейскую одежду, надеть туфли, но теперь все это Злате ужасно мешало. За месяц, проведенный в гареме, она привыкла ходить босиком, носить невесомые одежды, привыкла к легкому позвякиванию браслетов на щиколотках… Надо же, и совсем отвыкла от европейской одежды… Элегантное синее платье, которое, ахая, разложила перед нею служанка, показалось Злате элементом чужого мира. Она даже укорила себя за такие мысли и платье надела, но в нем чувствовала себя не слишком удобно – однако ничего не поделаешь – не переодеваться же опять в восточные одежды. Тем более что их пришлось
Все ужасы последних дней в доме Бен-Фарида будто отодвинулись, подернулись дымкой. Теперь Злате казалось, что она спала и видела сон – яркий, волшебный и немного страшный, как все восточные сказки. Она не хотела вспоминать ни о кинжале у ее горла, ни о том, как Ибрагим хотел надругаться над ней, ни о последнем взрыве. Если думать об этом, можно с ума сойти, хотя Злата и отличалась несокрушимым душевным здоровьем. Наверное, должно пройти какое-то время, пока она сможет думать об этом без содрогания. Тем более что далеко не все в этой сказке было страшным.
Ей снился Амир, и, проснувшись, она тоже думала об Амире. Его имя по-арабски означает «принц» – он и стал ее принцем на белом коне, а она-то полагала, что их не существует. И вот он объявился, и он здесь, в этом городе. Человек, которого Злата полюбила сердцем и душой, но они не могут быть вместе, потому что между ними пропасть. Вне стен гарема они принадлежат к абсолютно разным и непересекающимся мирам.
Злате в российском посольстве определили в услужение немногословную пожилую женщину, Глафиру, отлично справлявшуюся со своими обязанностями. Но вот поговорить с ней о том, что сейчас тревожило Злату, абсолютно невозможно. И с Теряевым Злата не могла откровенничать. Он мужчина, и вряд ли поймет молодую девушку. Бесполезно!
Злата пришла в кабинет Теряева после обеда, когда тот находился в благодушном настроении.
– Что, барышня, душенька? Да садись, садись! – Посол указал на мягкое кресло. – Как чувствуешь себя?
– Благодарю, Виктор Александрович, теперь хорошо, – ответила Злата, как и положено благовоспитанной барышне. – У меня к вам просьба.
– Для тебя, Злата Петровна, все что угодно! – улыбнулся посол.
– Я хотела бы посетить мечеть Омейядов, – застенчиво попросила девушка. – Я себя отлично чувствую, а не посмотреть подобный выдающийся памятник архитектуры просто невозможно.
– Ты уверена? – обеспокоился посол. – Ох, и боязно мне тебя за порог посольства выпускать! А ну как снова украдут? – Он задумчиво нахмурился. Злата смотрела умоляюще. – Но если я с тобой поеду, то сам смогу и присмотреть.
– Хорошо! – просияла девушка.
Теряев подозрительно посмотрел на Злату и после паузы промолвил:
– Странная ты барышня, ох и странная! Другая бы на твоем месте в православный храм запросилась, а ты, вишь, в мечеть хочешь… Ну ладно, ладно! – воскликнул он, увидев растерянность Златы. – Всему свое время, и если душа просит, ехать надо. Завтра с утра и поедем.
– Идея постройки этой мечети, – рассказывал Виктор Александрович по пути к вожделенному памятнику архитектуры, – принадлежит халифу Вали-ду, жившему в начале восьмого века. В Европе в то время были темные времена, а арабы стремились на Запад, завоевать
…Злата стояла на огромной площади, вымощенной мрамором, и чувствовала, что не ошиблась, приехав сюда. Ступив на мозаичный пол, Злата почувствовала, как ее душа наполняется покоем. И вот сейчас – она будто с Амиром встретилась…
На следующий день после побоища в катакомбах Амир отправил слугу в российское посольство, чтобы осведомиться о здоровье Златы. Тот вернулся с ответом посла, что состояние девушки опасений не вызывает, а сама Злата не передала ни слова, ни записки, ничего.
Амир неприкаянно бродил по дому, не зная, на что решиться, что делать. Периодически к нему подходил лекарь Селим с какими-то лекарствами и примочками, юноша покорно подчинялся. Отец упорно избегал его, то куда-то уходя из дома, то запираясь в библиотеке.
Что же делать? Пойти в посольство, встретиться со Златой и спросить, любит ли она его? Или просто сказать ей о своей любви? Нет, признаниями они уже обменялись. Амир понял, что находится в тупике: все его воспитание, весь жизненный опыт просто не предусматривали такой ситуации. Будь Злата мусульманкой, Джибраил бы переговорил с отцом девушки, потом их представили бы друг другу, затем, если бы ни у кого не возникло возражений, была бы помолвка, дальше свадьба, и, наконец, если повезет, возникла бы любовь… У них же со Златой все совсем не так. У них есть любовь, но больше нет ничего. Достаточно ли одной любви?
Когда в жизни Амира возникала проблема, он взывал к Аллаху. Вот и теперь он возносил горячую мольбу, но ответа не находил, поэтому юноша решил пойти в мечеть Омейядов, где он всегда чувствовал себя ближе к Аллаху и тот всегда отзывался на его молитвы.
Чтобы туда попасть, нужно пройти через сук – крытую улицу-рынок, длинный сумеречный туннель, по обеим сторонам которого располагались лавки и магазинчики. Сук завершался великолепной античной колоннадой. Это – западные пропилеи храма Юпитера Дамасского, главного храма древнего римского города, что в незапамятные времена находился здесь.
Входя в ворота мечети Омейядов, Амир ощущал благоговейное чувство: он попадал туда, где человек взывает к Богу в течение тысячелетий. Римляне воздвигли свой имперский храм не на пустом месте: здесь всегда был дом Бога, пусть молящиеся в нем знали Всеблагого под другими именами.
Огромный прямоугольный двор, обрамленный портиками, с южной стороны был замкнут зданием многоколонного молитвенного зала, не разделенного на женскую и мужскую половины, как повелось позже.
Амир прошел к гробнице Хусейна. Здесь всегда очень спокойно и печально, а можно почувствовать чудесное благоухание, которое источает святыня. Амира здесь всегда охватывало трудно передаваемое чувство подлинности, сакральной достоверности этих мест. Замкнутый архитектурный космос мечети создавал отгороженное от внешнего мира пространство, располагающее к созерцательности и размышлению.