Крест и порох
Шрифт:
– Как потеряли, так и нашли, – поморщился казак. – Дозора хватятся и сразу все поймут.
– Не скоро хватятся. Пешие дозоры ходят медленно и далеко. Много дней минует, пока начнут беспокоиться.
– Будем надеяться… – Серьга начал одеваться.
Митаюки присела возле шамана, сняла с него медальон и нравоучительно произнесла:
– Обречены гибели те, кто не умеет воевать за свою землю.
Глава 6
Зима 1583 г. П-ов Ямал
Переданный
– Жена сказывала, дикари пешие дозоры далеко рассылают, скорого возвращения не ждут, – добавил Серьга. – Вестимо, раньше чем через седьмицу не хватятся. Ну а другой дозор, для проверки, ден через десять соберут, не ранее.
– Больно уж разумна девица твоя, – прищурился воевода. – В дела ратные носик свой вздернутый сунуть постоянно норовит. Верить-то ей можно?
– Кабы не она, жарили бы меня ныне дикари над костром на вертеле! – Матвей нахмурился, у него заиграли желваки. – Она им головы заморочила и оружие мне вернула.
– Тогда поверим… – согласился Егоров, покосившись на полонянку, всю мокрую и во влажной кухлянке. – Чего в воде-то оба?
– Кровь в реке смывали.
– Понятно… Десять дней, сказываешь? – задумчиво повторил Егоров, не отрывая взгляда от Митаюки, старательно окалывающей подобранный где-то камень на острие. – Да еще пока доберутся, пока вернутся и тревогу поднимут. Это еще седьмица пройдет. Нападение на нас подготовить тоже время надобно… Пожалуй, месяц спокойной жизни у нас еще есть. Увечные на ноги встать успеют… Ты смотри, скромница какая! Вся в хлопотах хозяйских. И не скажешь… – Атаман ободряюще похлопал Матвея по плечу. – Молодец, казак. Отдыхай.
Немец с воинами вернулся уже в темноте, кратко отчитался:
– До лагеря их ближнего дошли. По следам, десятка полтора ворога было, больше бы там не разместилось. Выходит, полегли все, тревогу поднимать некому.
– Это славно, – кивнул Егоров, вороша ногой принесенные казаками копья, палицы, пояса. – Вот токмо дикари про нас хоть какие-то подозрения имеют, мы же про них и вовсе ничего. Как станем обороняться, коли не знаем, чего ждать от них? Сколько их, чего замышляют, какой силой? Сюда ведь, полагаю, драконов своих теплолюбивых им не загнать. Выходит, или менквов нашлют, или других зверей искать станут. А их собрать надобно… Это что?
Воевода присел, вынул из груды трофеев ремень с тиснеными на нем непонятными знаками и рисунками, с бронзовой застежкой и тяжелым бронзовым же ножом в замшевых ножнах. В поясной сумке лежали каменные бусы из невзрачных окатышей, берестяные туесочки с мазями, пара толстых иголок, моток нитей, костяное шило и прочая подобная мелочь.
– Золота нет, цена копейка… – Егоров поднял глаза на немца, на других казаков. – Разве не заслужила? Сотоварища нашего спасла,
– Коли с ней добычей делимся, то за вольную тогда выходит… – усомнился Семенко Волк.
– В остроге не осталась, по своей воле с нами пошла, – напомнил воевода. – Увечных на берегу морском лечила, хитрость придумала, как скрыться от чародеев на драконах. Или круг?
– Чего людей тревожить, атаман? – безнадежно отмахнулся Волк. – И так ясно, что не держит ее никто за полонянку. Она за Серьгой ныне как за каменной стеной. В своей воле она, чего уж там…
Иван Егоров поднялся с поясом, дошел до Матвея, протянул пояс дикарского вождя ему, слегка кивнул в сторону девушки. У казака дернулись вверх брови, посветлело лицо. Он сгреб трофей, похлопал Митаюки по плечу:
– Вставай, женщина!
– Что случилось?! – Девушка вскочила, тревожно закрутила головой, оказавшись под взглядами десятков глаз. – Матвей, что с тобой?
– Мы тут с сотоварищами так решили, Митаюки, – кивнул на воеводу и стоящих поодаль казаков Серьга, – что негоже жене моей, казачке вольной, в одной рубахе ходить, камнями колотыми лозу резать да лишь отвагою от ворога отбиваться. Вот… – Он опоясал юную шаманку ремнем языческого вождя. – Носи! По чести и по совести, твой первый трофей.
Девушка взвизгнула от восторга, прыгнула на Матвея, обхватив руками и ногами, повисла на муже, целуя лицо и тыкаясь губами в густую бороду. Казаки дружно рассмеялись, а Митаюки, немного успокоившись, прикусила нижнюю губу и многозначительно взяла Матвея за руку…
Снова Матвея Серьгу казаки увидели только на рассвете, сразу замахали руками:
– Куда ты пропал, вояка? Тебя Силантий обыскался, беги к нему!
Своего десятника воин застал на берегу, тот вместе с Маюни и уже вполне бодрым Ухтымкой грузили в челнок небольшой короб с ломтями мелко нарезанной сушеной рыбы. Копья лежали уже внутри.
– Где тебя носит, Матвей? – недовольно буркнул десятник. – Совсем разума с девками своими лишились… Давай поднимай лодку, отплываем.
– Ага… – Не вдаваясь в расспросы, казак взялся за борт, сталкивая челнок на воду.
– Как, куда?! – растерялась Митаюки. – Матвей, стой!
– Ухтымка!
– Маюни!
Женщины потянули к себе каждая своего мужчину. Силантий Андреев, уже севший в челнок, раздраженно отвернулся и сплюнул:
– Бабы…
– Мой амулет на тебе, Матвей! – вцепившись двумя руками в бороду казака, торопливо сказала Митаюки. – Поклянись мне, что не снимешь его. Поклянись именем своего бога!
– Господом Исусом клянусь, – послушно перекрестился Серьга.
– Не забудь! – Казачка Митаюки поцеловала мужа в губы и отпустила.
– Ну, скоро?! – недовольно поторопил Силантий.
Ухтымка, сорвав последний поцелуй с губ Тертятко-нэ, полез в челн, следом перешагнул борт Матвей. Маюни, с трудом разжав пальцы, удерживающие ладонь Устиньи, прыгнул в лодку последним, и челнок, раскачиваясь с борта на борт, покатился вниз по течению.
– Ух ты, прямо как на пожар торопимся! – взялся за весло молодой казак. – Куда такая спешка?