Крест и стрела
Шрифт:
— Не знаю.
Кер сильно хлопнул по столу ладонью.
— Слушайте, вы!..
— Подождите, герр комиссар, я как раз хотела сказать… Я не знаю почему, но…
— Ну? Я не могу сидеть тут всю ночь, уважаемая!
— Он… — (А стоит ли говорить про это? Поверит ли он, что она готова ему помочь, или она запутается еще больше?) — Он сказал, что должен что-то сделать.
— Поджечь сено?
— Он не объяснил, что. Просто сделать одно «важное дело», так он сказал. Он хотел, чтобы я обещала
— В чем помогать?
— Он сказал — в одном деле.
— В каком деле?
— Да я же про это и толкую, герр комиссар. Он сказал, что мы оба виноваты перед поляком.
— Виноваты? Что это значит?
— Так он сказал. Мне тоже тогда подумалось: вот глупость-то! Не знаю, что бы это значило.
— Кто этот поляк?
— Пленный — у меня на ферме. Работник. Я его купила.
Лицо Кера прояснилось.
— Веглер связался с этим поляком, да?
— Нет.
— Нет? Ничего не понимаю. А откуда вы знаете, что нет?
— Я привезла поляка третьего дня. Когда же бы он успел?
— Вы уверены?
— Конечно, герр комиссар. Вилли его и в глаза не видал.
— Тогда почему он сказал, что виноват перед ним?
— Вот этого-то я и не знаю. Я всю ночь ломаю себе голову. Наверное, он свихнулся.
— Почему вы так думаете?
— Ну, сделать такое… и, главное, ни с того ни с сего.
— Откуда вы знаете?
— Он всегда был таким патриотом. Его сын…
— А он всегда был патриотом?
— Конечно.
— У вас не было никаких подозрений? Он никогда ничего такого не говорил?
— Мне-то? — Сердце ее заколотилось. — Неужели вы думаете, что я не донесла бы, скажи он хоть слово? За кого вы меня принимаете, герр комиссар? В конце концов, я…
«Ты женщина, — сказал про себя Кер, — и один бог знает, что у тебя на уме». Он прислонился к столу и нахмурился.
— Но что же Веглер имел в виду, говоря, что он виноват?
— Я его спросила. Но он только сказал: «Я виноват». Он был просто не в себе, герр комиссар. И сколько я к нему ни приставала, что это, мол, значит, он так ничего и не ответил.
Кер снова нахмурился. Судя по всем данным, Веглер мог действовать в приступе помешательства. У него самого мелькала эта смутная мысль после того, как он ознакомился с досье Веглера. А показания женщины делают это предположение весьма вероятным. Только в этом сумасшествии есть нечто подозрительное. Если человек сходит с ума, он становится сумасшедшим, и все. Он не станет выкладывать из сена стрелу…
— У Веглера были какие-нибудь друзья?
— Друзья? Может, на заводе. Мне он никогда о них не говорил.
— А о чем он с вами говорил?
— О том, что, может, мы будем вместе жить на ферме… ребенке. Вообще-то он не из разговорчивых.
— А о войне он говорил?
— Ну…
— Что же он говорил о войне?
— Да так… ничего особенного. О том… когда, мол, наши солдаты возьмут Сталинград… ну и в этом роде. — Чуть заторопившись, она добавила — Ведь мы, фермеры, говорим только о всяких мелочах — о картошке или о детях.
— Случалось Веглеру критиковать партийных руководителей?
Берта смотрела в пол, но голос ее был тверд:
— О нет, герр комиссар.
— Вы хотите сказать, что он не критиковал даже арбейтсфронтфюрера Баумера? Веглер хотел работать на ферме, так? Что он говорил, когда ему отказали в разрешении?
Женщина пожала плечами.
— Он почти и не говорил об этом. Сказал только, что его призывают в армию.
— Ему, конечно, не хотелось идти в армию? Ведь он не юноша.
Берта снова заерзала на стуле.
— Он мне сказал это только сегодня вечером. Не знаю, хотелось ему или нет. Он заладил свое, как ненормальный. Про этого поляка.
Кер помолчал, обдумывая ее ответ. «Очень мало толку пока что», — со вздохом решил он про себя.
— А что представляет собою ваш поляк? — спросил он.
Берта вздохнула.
— Да просто поляк. Ленивый. Проку от него никакого. Надули меня, вот что.
— Вы с ним разговариваете?
— Само собой — говорю ему, что делать. Он жил где-то возле границы… знает по-немецки. Я ведь на ферме совсем одна.
— Почему нам сообщили, что вы с поляком в близких отношениях?
— Что?! — Она вскочила со стула. — Кто посмел? С поляком?
— Вы знаете, ведь немецким женщинам запрещено.
— Я? С поляком?! — хрипло выкрикнула она.
— Поэтому Веглер и сказал, что он виноват?
— И кому это взбрело в голову! — исступленно кричала женщина. — Слышать даже не хочу!
Кер усмехнулся.
— Ну ладно, дорогая, сядьте. Успокойтесь, пожалуйста. Полицейскому чиновнику приходится спрашивать обо всем… даже о том, чему он сам не верит. — Он знал, что обвинение необоснованно. — А теперь расскажите, что у вас было вечером с Веглером. Вы поссорились?
Она покачала головой. Лицо ее все еще горело.
— Нет. Я ему только сказала, что он, видно, спятил, — он так странно говорил.
— А вообще вы с ним ссорились?
— Нет, герр комиссар.
— Сколько времени пробыл у вас вчера Веглер?
— Ну, наверное… с полчаса… не больше.
— Поздно вечером?
— Да. Как раз перед тем, как он… сделал это.
— А день он разве провел не у вас? У него была увольнительная с завода.
— Нет, не у меня, герр комиссар. Он пришел поздно вечером. Я уже легла спать.