Крест и стрела
Шрифт:
Вилли пошел на компромисс со своей нерешительностью, постучав еле слышно. И невольно вздрогнул, услышав громкий голос из кухни:
— Да? Кто там?
— Это я… Веглер… с завода.
— Одну минутку, — отозвалась Берта, взволнованно вскакивая с места. Она босиком подбежала к окну, спустила шторку и зажгла лампу, потом быстро отворила дверь. — Входите, входите, — приветливо сказала она, охваченная наивной алчностью, которую не могла даже утаить. — Я… — Она застыла на месте с открытым ртом. Неужели это тот самый человек? Не может быть! Весь день Вилли представлялся ей таким, каким она видела его утром, — огромным оборванцем с идиотски-бессмысленной рожей. У того громилы и стоявшего на пороге мужчины
Вилли даже не подозревал, каким успехом увенчались его старания. Вместо вчерашнего бродяги Берта неожиданно увидела перед собой аккуратно одетого, представительного и даже красивого мужчину. Ей стало стыдно за свой вид; она подбежала к двери босиком, платье на ней было старое и грязное, а волосы… почти бессознательным движением она подняла руку и потрогала, не откололись ли косы. Наконец, оправившись от неожиданности, она сказала:
— Ну, что же вы не входите? — и чуть надменно добавила — Очень уж вы поздно. Я собиралась ложиться.
— Простите, — извинился Вилли и робко шагнул в кухню. — Дело в том, что… — Он запнулся. — Пришлось занимать деньги, понимаете. На это ушло много времени.
— О, вам пришлось занимать, — повторила Берта не без некоторого смущения. Фримль уже заплатил ей за собаку две марки. Получить за дохлого пса целых двадцать марок вроде как бы грешно. Чтобы скрыть смущение, она громко воскликнула — Что ж, может, теперь не будете убивать чужих собак!
— Нет, нет, вы не думайте, ради бога… я не такой человек.
— Ну, и что же?..
— Ну и вот… Дело в том, что сегодня я достал не все деньги. Не удалось столько занять.
— Ах, вот как!..
— Но завтра вечером я принесу остальные.
Берта нахмурилась.
— Вы обещали сегодня.
— Я старался, как мог. Поверьте. — Вот, у меня только пять марок. В воскресенье непременно принесу остальное. — Он протянул ей деньги.
— Вы же сказали — завтра. А завтра не воскресенье, а суббота.
— Да… суббота, — запинаясь, поправился он. — Завтра вечером, это точно. Завтра у нас получка.
— Ладно, значит завтра. — Она подставила ладонь, и Вилли положил в нее монеты.
— Да, завтра, — туповато повторил он. — Значит, вот какое дело… — Он переминался с ноги на ногу. Сейчас, в трезвом виде, он заметил, что женщина не так уж неприятна. Ему казалось, что следовало бы извиниться перед ней поделикатнее.
— А какое дело? — спросила Берта с чуть насмешливой улыбкой. Робость вчерашнего хулигана начинала ее забавлять.
— Значит, до завтра. Спокойной ночи.
— Спокойной ночи.
Вилли шагнул к двери и вдруг сразу же остановился. У Берты мелькнула мысль, что у него, наверное, не хватает винтиков. Что за человек этот огромный увалень? Убивает кулаком собак, но платит за это восемнадцать марок. Вчера напился, как свинья, сегодня скромен, словно мальчик из церковного хора. Уходит, останавливается, четыре раза, как идиот, прощается, а теперь еще что?
Вилли пристально смотрел в угол кухни. Проследив за его взглядом, Берта поняла, что он глядит на аккордеон.
— Ну? — воскликнула она.
Вилли вздрогнул.
— Это у вас аккордеон?
— Не рояль
— Аккордеон, — мягко проговорил Вилли, будто в этом слове для него заключалось что-то очень дорогое.
— Ну и что?
Вилли обернулся к ней с таким сиянием в голубых глазах, что Берта только молча дивилась на него.
— Я раньше играл на аккордеоне, — так же мягко сказал он. Ему стало трудно дышать от внезапной горько-сладостной тоски. — Я… я любил это. Но мой аккордеон погиб во время бомбежки.
Берта ничего не ответила.
— Вы играете?
— Мой муж играл.
— Он на фронте?
— Я вдова.
Вилли кивнул.
— Ну, значит, спокойной ночи. — Не успев сделать и шага, он снова остановился. — Фрау?..
— Линг.
— Фрау Линг… нельзя ли… не разрешите ли вы мне поиграть минутку? На аккордеоне?
— Сейчас?
— Я… хотелось бы сейчас. Но если…
Берта пожала плечами.
— Ладно, только недолго.
— Спасибо.
Вилли быстро подошел к ящику, который служил аккордеону футляром. Осторожно вынув аккордеон, Вилли глядел на него заблестевшими глазами. Берта следила за ним взглядом, опять поразившись нежности, так неожиданно засветившейся в его глазах, и уже невольно интересуясь им. Он явился, когда обещал, не нарушил их уговора насчет денег и теперь больше не вызывал в ней враждебного чувства. Может, он и буянит, когда напьется, но вообще-то, видно, он не грубиян. По правде говоря, этот собачий убийца был довольно привлекателен. Вчера вечером, когда она не знала, чего от него можно ожидать, ее испугало то, что он такой большой; сейчас она смотрела на его широкие плечи и мощную грудь уже другими глазами. Единственное, что ее смущало, — это бесстрастность его лица. Никогда еще не видела она человека с таким каменным лицом — не жестоким, не злым, а просто без всякого выражения.
Она разглядывала его в упор. Вилли сел, поставив аккордеон на колени. Он слегка пробежался пальцами по клавишам, потом вытер их рукавом. Несколько секунд он сидел неподвижно, устремив рассеянный взгляд на инструмент. Очевидно, он забыл о ее присутствии. Она не знала, что в памяти его встают ушедшие годы и что аккордеон — единственный предмет из его прошлого, сохранивший на себе солнечный отблеск.
— Ну? — спросила она.
Вздрогнув от неожиданности, Вилли поднял глаза.
— Вы, кажется, хотели играть?
— Да, — торопливо ответил он. Положив пальцы на клавиши, он вытянул ноги и заиграл. Полилась нежная, грустная, совсем незнакомая Берте мелодия. «А ведь Иоганн играл куда хуже», — после первых же тактов подумала она. Тихонько вздохнув, она села и все смотрела на Вилли. Немного погодя она отвела взгляд и закрыла глаза. Музыка ей нравилась, но наводила грусть. Мужчина, играющий вечером на аккордеоне, был для нее как бы олицетворением всего, чего она лишилась, когда умер муж. Часто она с горечью думала, что городской женщине гораздо легче сносить одиночество. Городская может пойти работать на фабрику, а там всегда есть с кем перекинуться словом; а по вечерам можно пройтись по людным улицам, заглянуть к знакомым или поболтать с какой-нибудь соседкой. Но здесь, на ферме, — ужасно! Берте было не так тоскливо, пока сына не забрали в армию и пока у нее жил работник, хоть он был на редкость угрюмый малый. Словом, пока весь долгий день рядом была живая душа. Кто-то, с кем можно завтракать, ужинать и скоротать вечер. Очень тяжело, проведя целый день в одиночестве, и вечерами сидеть одной в темноте, одной ложиться в постель и знать, что проснешься, а в доме — никого. Уже почти год, как уехал сын, и два месяца, как нет даже работника; и вот в ее кухне появился мужчина, играющий на аккордеоне, и это просто жестоко, это невозможно вынести, потому что теперь она еще острее будет чувствовать свое одиночество по вечерам.