Крест поэта
Шрифт:
Слепоту свою нам винить требуется. Пока не поседеем — наивные школьники. И какая власть лучше, советская или буржуазная? Чем бы мы со Славой занимались, появись мы на белый свет до Революции? А тоже, черти, пытаемся ум собственный заиметь. Кому он нужен? Погиб Слава, талантливый русский поэт Вячеслав Богданов. Погиб, а стихи его до сих пор не успокоились, о Есенине плачут:
Улеглась в гостинице гульба,
Желтый мрак качался в коридоре.
Как смогла ты,
Подлая труба,
Удержать такое наше горе!!!
Не вино сдавило вдруг виски,
Неметель, Что выла, словно сука, -
Это
Прямо к горлу подступили туго.
Спал подлец,
Напившись в кабаке,
Над поэтом зло набалагурясь...
Смертный миг...
Лед треснул на Оке...
Только мать на всей Руси проснулась...
А сам Вячеслав Богданов — почти повторил смерть Сергея Есенина. Вот и думай: почему в России на вождей молятся, а русские поэты гибнут и гибнут? Мавзолей цел, а Рахиль Моисеевна в Израиле — разъяснила бы нам наши русские сомнения. А кто еще разъяснит? Мертвые?..
Яков Свердлов залил кровью Дон, Кубань, Урал, а Ленин — жив. Спровоцированный голод закопал миллионы и миллионы, а Ленин — жив. Троцкий в Крыму расстреливал по восемь, по двенадцать тысяч молодых солдат и офицеров сразу, по триста тысяч от него в Тунис бежали, а Ленин — жив. Тухачевский травил на Тамбовщине восставших крестьян угарными газами, а Ленин — жив. Ленин устрашал русскими консерваторами и реакционерами Запад, и Горбачев устрашает. Вождь? Отождествлять вождей с партией, а партию с вождями — за миражами следовать. Вожди с грабежей и расстрелов начали — грабежами и усобицами закончили. А мы? Хамы — оскорбляем президента. Ордынцы капризные.
Дзержинский, Каганович, Менжинский, Ягода, Ежов, Берия опутали страну колючей лагерной проволокой, заткнули навсегда рот инакомыслию и правде, а Сталин в Кремле. Русский народ захлебнули дымом танков, гулом бомбовозов, а Сталин — в Кремле. 1947 и 1949 годы изъясачили русских, а Сталин — в Кремле.
Русские села ослепли от ига и хаммеровской селитры, а Хрущев сапогом в ООН брякает. Совнархозы и обкомы закисли, а Хрущев сапогом в ООН брякает. Венгрия, ГДР, Польша переворотом забредили, а Хрущев с Китаем лается и сапогом в ООН брякает.
В Чехословакию полки “дружественные” входят, а Брежнев в ленинца играет. Афганистан смирно живет, нас почитает, а Брежнев армию туда заслал. Народ кончины его у Христа молит, а Брежнев, рехнутый, с волочащейся ногой и потерянной на юбилее челюстью, к Индире в гости вломился.
Андропов — якорь поднял. Черненко — якорь поднял. А Горбачев: “Мы революционеры, ленинцы!” Японцы Курилы и Сахалин не прочь оттяпать, прибалты и молдаване “офонарели”, грузины и армяне “дуются”, а Горбачев вместо “азербайджанцы” фонетизирует: “Азарбажансы!..” Медали, ордена и звезды игнорирует, а к премиям Горбачев и Раиса Максимовна шибко слабость имеют. Горбачев, как я стихи Славы Богданова, читает якобы стихи Анатолия Осенева, почти Хайяма, из Верховного Совета Союза Советских Социалистических Республик:
Придите, Булат и Белла,
И Танечка, и Андрей,
К моей голове поседелой
И к тяжкой работе моей.
Булат — Окуджава. Не родич ли “запломбированному” Окуджаве? Белла — Ахмадулина. Танечка — черт их разгадает, советских дворян, наверно, красавица дама. А этот, Андрей — Вознесенский. Так ведь? И сам Анатолий Осенев-Лукьянов — провинциально широкий человек и, как Горбачев,
Багрицкий — трудное дыханье
И южный говор рыбака,
Контрабандистка на майдане
Его гудящая строка,
Я помню, как, забыв о зале,
Весь растворившийся в стихах,
Чуть монотонно и печально,
Вплывал в поэму Пастернак.
С улыбкой грустной и лукавой
Читал “Рабфаковку” Светлев,
И глуховатые октавы
Усталых маршаковских слов.
И Антокольский мечет громы,
Мысль вырывая из оков...
И еще — у Осенева: “Спасите меня, поэты, Для новых упорных драк”. А с кем драться-то? Лизоблюдствующие поэты — мохнатые дворняги, трутся о колено начальника. А драться с нами — со своими драться? Но, например, власовцы со своими дрались беспощаднее, чем с немцами... А кое-кто опровергает: “Немцы не засылали к нам в запломбированных вагонах сионистов и революционеров!” Засылали. Откуда же христопродавцы плодятся, если не засылали?
Давно я на Ивашле не бывал. И что там бывать — пустошь. Зимою — белый ветер. А летом — грустный одинокий ливень. Что там бывать? А Подмосковье я исходил и колесами автомобиля измерил. Недавно — рулю, вползаю по грязи в улицу брошенной деревни: ни голоса, ни окрика. Колодцы, без крышек, высохли. Окна без рам — глазницы мертвецов. Никого. Много таких деревень по Руси, много.
Вылез из кабины — тишина. Как деревня называлась — не знаю. Считаю избы. Насчитал семьдесят четыре. И советской власти семьдесят четыре — пустошь. Жуть. Гляжу. Слушаю. А впереди — заржавленный обелиск. Живые, покидая избы, поставили. Поставили и ушли. Счет советской власти и КПСС предъявили. Ленину предъявили.
ПОГИБШИЕ НА ВОЙНЕ 1941-1945
Авилов А. А.
Авилов И. А.
Гаврилов И. И.
Гаврилов М. Н.
Дмитров Е. О.
Димитров В. О.
Дмитров Г. Г.
Жуков Н. Г.
Жуков Н. Н.
Лаптев А. Р.
Лаптев Р. Р.
Лаптев И. Р.
Маслов В. В.
Маслов С. Р.
Маслов П. В.
Маслов П. П.
Маслов И. П.
Назаров К. К.
Память — Вселенная. Боль кровавых бед, обещательных надежд и свинцово навязанных нам неведений спрессовалась в нас и закременела. Память — лик Сергея Есенина, память — плачущая синева.
Иванов П. П.
Иванов Н. П.
Иванов Г. П.
Иванов Р. П.
Иванов Б. Д.
Иванов Д. Д.
Крюков Н. Г.
Крюков М. Г.
Орлов В. А.
Орлов Б. Б.
Петров С. А.
Петров С. С.
Петров В. С.
Петров Н. Н.
Родионов И. А.
Родионов А А.
А дальше считать — не смог. Больно. Душе слезно. Вот где: Ленин — жив. Ленин — будет жить. В вагонах ехали родственники кланами. И тут отмечены родственники — “кланами”. А неотмеченные — “кланами” распыленные “антисоветчики”: шпионы, саботажники и кулаки. Дети вагонных родственников — удирают в Израиль. Дети отмеченных родственников — мыкаются по России, по городам ее. Мятежность сберегут? Гордость сберегут? Русских с земли согнали. Русских предали. Обложили распрями.