Крест. Иван II Красный. Том 1
Шрифт:
— Он судом небесным уже оправдан, — возразил боярин. — Слыхал, видения в Твери были сразу после его смерти?
— Какие ещё видения? — с досадой вскинулся Иван Данилович. Сам он видениев боялся, потому как были они всегда не к добру, ничего хорошего не возвещали. — Всполошен был народ тогда, вот и чудилось!
— Семь лет прошло, однако, — напомнил Протасий. Плеснул в ковш медку стоялого, заел капусткой с клюквою. — Однако всадники светозарные все летают в небесах тверских, и толпы со свечами и кадилами в небе показываются доселе, и облако ярче свету солнечного над собором встаёт по-прежнему. Мученик был Михаил и смиренник. Никуды от этого не денешься.
— А я спорю, что ли? Знамо, мученик. И Агафья - Кончака его милостью мученица. Бабу извели, а-а? Стыд!
— Сама она
— Хли-ипкие! — передразнил князь. — Оне жилистые! Что хошь снесут! А Юрий мой при чём? Что в глаза-то не глядишь? Наинак думаешь? Тверичан слушаешь, слуга верный? — Иван Данилович налил чару, спешно выпил, перевёл дух. — Пошто Кончаку уморили? Тут клубок, Протасий, слишком тугой. Весь в узлах — обидах и счетах давних. Тебе-то что! Это ведь не твоего брата касается, а моего! Вот пускай бы Дмитрий Михайлович и мстил татарам за отца! Хану Узбеку пускай бы мстил! Пришёл бы да и убил его, да сыновей его мечом бы посёк! А оне только бабу, сестру его, в полон умыкнули да и извели зелием. Сполины! — Голос Ивана Даниловича эхом отдавался в трапезной, рокотал в тёмных дальних углах.
Вельяминов молча глядел на своего князя и всё жевал рыхлыми губами.
— И ещё одно известие, княже... Александру Михайловичу Тверскому хан ярлык пожаловал...
— Нешто великое княжение? — осевшим голосом переспросил Калита. — Вот же блядь татарская! — Иван Данилович грохнул кулаком по столу так, что подскочили и зазвенели блюда и чаши с остатками помина. — Значит, Митрия казнит, а брату его, Александру, милость? Будто не одних они кровей! Сатана злокозненный! Через него вся пря между русских идёт. Уськает нас, аки псов.
— Терпи, князь, — сказал устало Протасий. — Кто знает, как ещё судьба повернёт.
— Я потерплю, потерплю, — зло пообещал Калита. — Потерплю, помучаюсь. Но своего добью-усь!
— А ещё, слышь, Узбек-то, повелев казнить Дмитрия, сильно гневен был на всех тверичан, называл их врагами и крамольниками. Но и об том пёкся, чтобы свара промеж князей не иссякла. А Михаил Тверской и твой Юрий Данилович пускай, мол, в раю сочтутся, пророк Иса [26] воздаст каждому по мере муки ихней и вины.
26
...пророк Иса... — В мусульманстве это имя Иисуса Христа. В Коране он именуется «Иса, сын Майрам», «мессия», «посланник Аллаха», «дух от Аллаха», «раб Аллаха» и др. Утверждая чудесное происхождение Христа, Коран отрицает его божественность, особо отвергается идея Троицы в её христианском смысле. Исследователи полагают, что коранические представления о Христе в отдельных частях отразили воззрения некоторых христианских еретических сект, также обнаруживаются совпадения отдельных сюжетов с сюжетами апокрифических евангелий.
Ещё многократно удостоверив Протасия, что Узбек блядь-переблядь и татарская морда, Иван Данилович, быв весьма грозен, отправился восвояси.
В ярко освещённой княжеской изложнице сидела румяная Олена, вернувшаяся с поминок раньше мужа, а рядом с нею, держась за её палец, стоял на постели девятимесячный Иван Иванович без штанов и пускал на простыню крутую прозрачную струю. При виде отца заулыбался, показывая четыре зуба, но дело своё продолжал.
— Ну вот, — сказал Иван Данилович, — этого мне ещё не хватало, напрудил тут цельный пруд. — Он взял весёлое дитя на руки. — Всё, Олена! Дмитрий Грозные Очи казнён в Орде. Брат же его Александр Михайлович ярлык получил на великое княжение. Язв промеж нас будет рость и болеть нескончаемо. Изводить будем друг друга невесть сколько.
Иван Иванович гладил отца по лысине и, отклоняясь, глядел на него с восхищением, не переставая колотить его в живот розовыми голыми пятками.
И всё это было в тое же лето: кто родился, кто умер, кто готовился покинуть навсегда родину, кто стремился
Упокой, Господи, души их с миром!
Часть первая
ОТЕЦ
Глава первая
1
27
...какой-нибудь робкий смерд или кметь... — Смерд — простолюдин, кметь — воин.
Ежели случалось, кто из боярских детишек, друзей по играм, поступал не по правилу, не по уговору, княжич только спрашивал: «Федя, ты что, дуранюшка впритруску?» Обидеться на него было невозможно.
Единственно, кто мог Иваше пенять, это брат Андрей, на год его младший. Иваша ещё и говорить толком не научился, а уж матери советовал: давай, мол, братца-то в окошко выкинем, пусть его петухи склюют. Ревновал. Но это всех только пуще умиляло, и все родные наперебой старались угодить миловидцу. Сёстры между собой даже ссорились: чья очередь Ивасику сапожки надевать. И сапожки его стоптанные, по мере того как он вырастал, не выбрасывались, сохранялись в кладовой для памяти и любования.
Войдя в солидный возраст — три года ему исполнилось, решил Иван жениться. Будучи человеком основательным, не спыху решил, а привлёк к важному делу брата Семёна. Начал издалека: ты как, дескать, в девках-то хорошо разбираешься?
— А то! — гордо ответил тринадцатилетний Сёмка. — Ещё как разбираюсь!
— Тогда пойди к Шуше, скажи, что я её люблю. — Это они Шурочку Вельяминову, внучку старого Протасия, так называли.
— Сам пойди! — отказывался Семён, еле удерживаясь от смеха.
— Я за дерево спрячусь, глядеть стану, а ты иди к ней.
— Пошто так?
— А стыдно.
Семён было заколебался: надо, дескать, чувства проверить. Но Иван горячо убедил его, что уже проверил, и Семён исполнил братнюю волю.
Шуша Вельяминова согласилась немедленно, не раздумывая, похоже, она была легка в мыслях. Тогда Иван выскочил из-за дерева, размахивая деревянной сабелькой, скоком-боком помчался кругом двора с криком:
— Я разбойник! А Шуша моя жена, разбойница!