Креститель
Шрифт:
— Как мыслишь, ведун, за кем тати ночные приходили? — поинтересовался боярин.
— Не знаю, — пожал плечами Середин. — Если бы мы девиц к себе не забрали, вот тогда было бы понятно. Коли утром нашли бы их мертвыми — значит, к ним…
— Тьфу, типун тебе на язык! — отмахнулся Радул.
— Ты же сам спросил!
— Я гадаю, стоит брать боярышню с собой али нет? — почесал в затылке богатырь. — Коли за нами охоту ведут, то ни к чему ее брать, а коли за ней — то без нас сгинет баба, дня не проживет.
Середин, затянув узел, промолчал. Можно подумать, от них с Радулом тут хоть что-нибудь зависит…
Спустя примерно полчаса все они встретились в трапезной.
7
Чешуйка — мелкая серебряная новгородская денежка размером с ноготь на мизинце.
Вскоре подтянулись и спутники. Снова вырядившаяся степнячкой Пребрана, предусмотрительно встав перед дверьми, в которых возвышался богатырь, дала последний наказ Черному Вавиле:
— Отца упреди, по зиме вернусь. Токмо письмо сперва передай, не то осерчает. Сказывай, холопы при мечах отвагу ужо в сече показали, положиться можно. Ну, да пребудет с тобой милость Стрибога. Поезжай.
Мужик, деловито поправив за поясом кнут, зацепил поводья одной лошади за задние жерди телеги, а поводья запряженной в нее кобылы — за задок третьей повозки, уселся на облучок и тряхнул вожжами:
— Н-но-о, пошли родимые!
Впряженный в первую подводу сивый мерин, крутанув головой, стронулся с места и побрел к воротам. Натянулись поводья второй лошади, она двинулась следом. Так же повлеклась и третья. Пустые телеги катились подозрительно тяжело — но Середин разглядел под одной из рогож знакомые очертания наковальни и понимающе кивнул: коли весь груз такой, телеги особо и не разгонишь.
— По коням! — Девушка первая легко запрыгнула в седло трехлетней вороной кобылки, потрепала ее между ушами: — Ну, моя хорошая, мы подружимся, правда?
Лошади были незнакомые — видать, купленные накануне в Полоцке. Холопы тоже поднялись на спины коней. Вот только Раде в ее длинном сарафане пришлось помучиться, забираясь на вяло переступающего мерина, к тому же увешанного тюками. Девушка уселась боком, собрала в руку поводья.
Боярин Радул, окончательно примирившийся с судьбой, сошел с крыльца, обнял за шею своего першерона, оглянулся на девушку:
— Ты хоть о заводных озаботилась, боярыня? Не то медленно пойдем.
— У нас вещей мало, одной хватит, — ответила Пребрана. — Так мы едем или нет?
— Скачем, — решительно кивнул Олег, ставя ногу в стремя. — Только, чур, не отставать!
Он забросил поводья своего чалого на луку седла и решительно пнул гнедую пятками, пуская ее с места в тряскую рысь:
— Выноси, родимая!
Посады находились почти рядом с трактом, так что много времени для выезда на него у путников не ушло. За полчаса кавалькада промчалась верст десять, после чего ведун чуть подтянул поводья,
— Двина сие, — подал голос Радул. — Никак, опять купаться потянуло, ведун?
— Спешиваемся… — Олег первым спрыгнул на землю, погладил гнедую по шее, оглядывая гриву, потом похлопал по крупу, приподнял хвост… — Ква! Как чувствовал…
Он указал на заплетенные с синей ниткой в тонкую косичку несколько волос на самом копчике хвоста.
— Чего там, ведун? — не понял боярин.
— Опять какой-то недобиток порчу напускает… — Олег оглянулся, сломал с ближней березы две палочки, зажал косицу между ними. — Боярин, чиркни ножом пальцев на пять выше палок. Да, здесь… Ага, спасибо…
Ведун отнес заговоренные волосы к самому берегу, кинул в траву, вернулся и стал внимательно оглядывать чалого мерина, одновременно предупреждая:
— Кто у себя такую пакость заметит — руками не трогать! Не то порча на руки перейдет. Аккуратно палочками зажимайте и режьте.
Впрочем, косичек обнаружилось только четыре — у походных коней Олега и боярина да у заводных.
— Ворожить станешь? — кивнул на побросанные в траву волосы боярин.
— Не-а, — мотнул головой Олег. — Колдун поймет, что мы нитки его нашли. Пусть думает, что порча действует. Глядишь, и проявится побыстрее — добычу собрать. Или наоборот, отвяжется, если просто напакостить слегка желает. Ладно, теперь моя душенька спокойна. По коням!
Путники выбрались обратно на проезжий тракт и пустили лошадей рысью. Отдохнувшие за время неспешного пути рядом с телегами скакуны двигались ходко. До полудня они промчались верст сорок вдоль Двины и выбрались к крепостице со странным названием Обал и высоким идолом Марцаны перед воротами частокола. Здесь дорога поворачивала на юг, а потому путники напоили коней, перекусили и снова поднялись в седло.
Верст через десять их путь сузился и перешел в гать, что тянулась через чавкающий влагой березняк и мелко подрагивала под копытами. У Середина неприятно засвербило на душе от предчувствия нового ночлега на болоте — однако верст через двадцать гать посветлела, стала сухо похрустывать и вскоре превратилась в широкую пыльную ленту, виляющую среди полей с жизнерадостной свекольной и реповой ботвой.
Затем тракт повернул в чистый сосновый лес, перекатился через холм, через другой, и путники увидели город, размерами не уступающий Полоцку. Дальше, за городом, катились волны по огромному, уходящему к самому горизонту, озеру.
— Луколом, — сообщил боярин, не раз ездивший по этим местам. — Невелико княжество здешнее, но город всё едино стольный. Белорыбица тут диво как хороша!
Дабы не искать приключений в темных лесах, путники опять остановились на постоялом дворе, сторговав у хозяина обширную горницу одну на всех — разве только боярышня со служанкой отделились в углу за наспех повешенной занавеской. Отведали расхваленной Радулом рыбы — вечером заливной, а утром запеченной, — после чего снова пустились в путь.