Крестная мать
Шрифт:
— Здесь, — хрипло говорил Башметов (Петушок крепко держал его за полу куртки). — Вон, у того куста. Бизон сам рубил… топором.
— А ты что делал, ублюдок? — Петушок дернул его за рукав.
— Мы с Серегой… погрузили потом тело в «жигуль». В болото повезли. Бизон так сказал.
— Сволочи-и-и! Нелюди! Твари-и! — закричала Татьяна, бросилась на Башметова, царапала ему лицо, била наотмашь, неумело, по-бабьи. Потом отступила, упала на грудь Изольды, выла и рыдала на весь лес. Потворила: «Леша-а… Лешенька-а…»
— Где это болото? Как туда проехать? — спрашивал Петушок, заталкивая
— Километров пять отсюда, по шоссе. Потом опять направо, я покажу, где, — Вадик вытирал с поцарапанного лица кровь. — Проехать можно, снегу мало… Я помню это место хорошо.
— Поехали!
По-прежнему всхлипывающую Татьяну усадила Изольда, захлопнула за ней дверцу. Татьяна вытирала слезы, говорила:
— Ну, мерзавцы, погодите! Это вам так не пройдет. И Бизона этого, и Серегу, и шефа вашего — всех найдем! За все вы передо мной ответите!
«Кадиллак» снова выполз на шоссе, помчался вперед, рассекая густые фиолетовые сумерки сильным, резким светом. Башметов сидел теперь между Петушком и Изольдой, время от времени говорил Игорю:
— Сбавь газ, скоро поворот. Направо. У той раз вилки — налево, видишь, у березы?.. Стой. Дальше пешком. Мы его тут… несли.
Все вышли из машины. Хрустел под ногами снег, точнее, ледяная легкая корочка на его поверхности — вчера было теплее, подтаяло в лесу, подмокло, а нынче, вон, опять морозец — хруст, сухой морозный воздух, прекрасная слышимость.
— Куда идти? — спрашивал Петушок, по-прежнему держа Башметова за полу куртки.
Вадик показал направление. Игорь развернул «кадиллак» таким образом, чтобы фары освещали дорогу к болоту, лес. Так, гурьбой, они и пошли. Метров через пятьдесят под ногами оказался лед, открылась белая стылая плешина среди кустарников и низкорослой, по-зимнему сонной ольхи.
— Где-то здесь… Да, здесь. — Башметов вздрагивающей рукой показывал место, топтался на нем. — Вот кочка, где я стоял, вон там Серега шестом дно пробовал. Потом мы лед рубили…
— Покажи точно, — велел Петушок. Он отпустил Вадика.
Тот вышел вперед, прикинул расстояние, замер на месте.
— Вот. Здесь. Прямо подо мной. Здесь он лежит.
— Лешенька! Родной! — снова заплакала Татьяна, упала на колени, гладила голой рукою лед. Петушок снял теплую зимнюю кепку, которую носил не так давно Ваня, его однополчанин, за ним стянул легкую вязаную шапочку и Игорь. Изольда стояла рядом с Татьяной. Потом оглянулась, выломала ветки у ближней ольхи, выложила на льду крест.
— Что же вы, гады, наделали? — зло, с ненавистью, говорил Петушок трясущемуся от страха Вадику. — За что человека угробили? Да вас расстрелять мало!..
— Я… Я только нес его… Это все он, Бизон! С него спрашивайте! Я говорил, что не надо этого делать, что… А он совсем озверел, «мерс» жалко было, только что купил…
Татьяне стало совсем плохо, она ничком упала на лед, стонала.
— Андрей! Игорь! — позвала наклонившаяся над ней Изольда. — Помогите мне! Надо ее в машину отнести. Или, Игорь, сходи, у меня в сумке есть… пузырек, ты увидишь.
Петушок с Игорем, в свою очередь, склонились над Татьяной, стали ее поднимать, и Башметов тут же воспользовался
— Стой, мерзавец! Стой! — закричал Петушок, бросаясь следом.
Ринулся за ним и Игорь. Темную фигуру Башметова было еще видно, она мелькала между деревьями, то пропадала, то снова появлялась, но удалялась довольно быстро. По-прежнему трещали ломающиеся ветви, гремел от отчаянного, напористого бега трех молодых парней хрупкий наст, ночной уже лес наполнился возбужденными, матерящимися голосами, разухабистой руганью.
Башметов бежал почти вслепую, не разбирая и не выбирая дороги, да и какая тут, в чаще, могла быть дорога?! Сердце его бешено колотилось, страх заливал все его существо, давал неземные, утроенные силы, острыми, колкими молоточками бил в самые виски: «Убьют! Убьют! Убьют!» Деревья и кустарники мешали, он выбирал полянки и просветы между деревьями, петлял, как заяц, обостренным сейчас слухом понимая, что оторвался, что, кажется, есть возможность уйти от преследователей.
Он и в самом деле довольно прилично оторвался от бежавшего за ним Петушка и заметно приотставшего Игоря. Петушок стал уже терять Башметова из виду, когда впереди раздался вдруг резкий треск ломающегося льда, всплеск воды и душераздирающий, тут же захлебнувшийся крик.
— Ключи! Здесь вода! Осторожно, Игорек! — закричал Андрей, оборачиваясь на ходу, но сам не сбавил скорости, лишь удвоил внимание, держался ближе к кустарнику.
А Башметов отчаянно барахтался в черной ледяной яме, и холодная тухлая вода заполняла легкие через широко распахнутый в ужасе рот. Ногами он уже достал вязкое илистое дно, попытался оттолкнуться, в надежде, что выплывет, спасется, что помогут (должны помочь!), но нужного толчка не получилось — он, наоборот, погрузился в ил еще больше. Башметов понимал, что здесь не так уж и глубоко, яма оказалась чуть больше его роста, что нужно вынырнуть, продержаться на поверхности, где есть спасительный воздух — сама жизнь! — какие-то две-три минуты, за ним же гонятся Игорь и этот рослый, сильный парень…
Бешено работая руками и ногами, Башметов пытался вырваться из вязкого, засасывающего ила, но ничего не получалось. Ледяная вода парализовала движения, сознание меркло, силы окончательно таяли.
— Помогите-е-е-е… — жила еще мысль, а вместе с нею и надежда. Он даже слышал голоса, треск дерева — ему, конечно же, хотели помочь.
Из легких вырвался последний воздух, и лопнул там, наверху, на глазах у Игоря и Петушка, небольшой, вырвавшийся из черной болотной глубины пузырь…
Примерно через час «кадиллак» бесшумно подъехал к дому Сергея Бородкина. Игорь и Петушок вышли, осмотрелись. Вечерняя улица была пустынна. Светились окна домов, где-то поблизости нервно тявкала собачонка, из раскрытой форточки дома напротив неслась громкая музыка. Частный сектор жил своей обособленной, почти деревенской жизнью. Сюда не доносился шум магистральной улицы, здесь не грохотали трамваи и не ревели моторы машин. Тихо тут было и по-своему хорошо.