Крестоносец из будущего. Командор
Шрифт:
— Орден примет твой щедрый вклад! — Тевтонский рыцарь усмехнулся и медленно снял ладонь с рукояти меча.
— Ах да! — Юсуф всплеснул руками. — Благороднейший командор, вы совсем не отведали ничего! Вот сладчайший лукум, вот тахинная халва, вот пахлава с фисташками! А хивинский урючный киём! — Он закатил глаза. — Такого вы нигде не попробуете…
— Сотник! — Шендеман порывисто встал. — Если тебя эмир погонит взашей и тебе при этом удастся сохранить голову, ты точно не пропадешь! На базаре шербетом торговать будешь, отбоя от покупателей
— Ассабру мифтахуль фарадж! — Юсуф проводил взглядом рыцаря. — Терпение — ключ к успеху, командор! Если я и буду торговать шербетом на базаре, то ты, как пес, будешь охранять мой лоток…
ГЛАВА 4
— Кароль Навотны, ваша светлость! — Молодой рыцарь, ровесник Зарембы, с еле пробившимися пшеничными усиками, встал перед Андреем на одно колено. — Жажду пролить кровь и принять смерть за веру под знаменами ордена Святого Креста!
— Умирать не торопись, рыцарь! — с улыбкой произнес Андрей и вздохнул искренне: юноша понравился ему своей горячностью — давно ли сам такой же был… Дурак…
— Пусть лучше угры умирают за свою веру! — добавил Никитин и посмотрел на второго прибывшего рыцаря, что уже встал перед ним на колено и склонил голову.
Широкоплечий, уже заматеревший мужик, чуть постарше, буквально на пару лет, правую щеку пробороздил глубокий шрам. Матерый воин. Вот только глаза у него были какие-то совсем детские, пронзительно-голубые, словно небо его, Никитина, прежней молодости.
— Зигмунд фон Райтенберг, ваша светлость! — хриплым голосом пролаял рыцарь, представляясь: сразу видно настоящего германца, с молоком матери впитавшего воинские традиции.
— Сочту за честь сражаться в рядах крестоносцев, покрывших себя славой в боях с врагами нашей Христовой веры!
«Тевтон он и есть тевтон, недаром говорят, что по-испански разговаривают с Богом, на французском с друзьями, по-итальянски с женщинами, а на немецком языке лаются исключительно с одними врагами. Хотя какая тут, беса лысого, Испания?! Нет ее, и вряд ли будет — там один сплошной эмират. И Франции тоже нет, только на севере Италии еще христиане кое-как держатся в горах — там мусульмане не сильно воевать любят.
Зато немцы — вояки добрые — вот уже два века насмерть с арабами сцепились и на диво крепки, выстояли. Да еще мочить их хотят дальше и крепче! Хотя, к слову сказать, какие на хрен арабы? Где их столько наберешь-то?! Те же франки, мать их за ногу, или галлы давно ислам приняли и своих бывших единоверцев от всей души метелят. Как сборная по футболу — там природных французов раз-два и обчелся. Выходцы из колоний играют, и арабов из Алжира много. Опять же — теперь мир никогда не узнает, что такое шампанское и коньяк. Хоть ради возрождения виноделия новый крестовый поход начинай. А то местную белогорскую жуть пить нельзя, даже кислятина пройдохи-трактирщика сладостной амброзией вспоминается».
Андрей чуть не засмеялся,
И тут же опомнился от пакостного воспоминания, словно ощутив тот вкус на губах. Посмотрев на германца, задал ему самый подходящий для случая вопрос, зная, что тевтоны стараются обходить крестоносное воинство, куда вступают в основном славяне.
— А почему вы не пожелали вступить в «Братство Святой Марии»?
Неожиданно от вполне невинного вопроса Андрея на щеках рыцаря вспыхнули багровые пятна еле сдерживаемого гнева. Глаза сверкнули недобрым огнем, а рука легла на рукоять меча.
— По тем же причинам, что и вы, в миру граф Андреас фон Верт, ваша светлость! Мой род всегда служил австрийскому эрцгерцогу честно и верно, как и ваши предки! А потому дорога в тевтонское «братство» для нас закрыта! Нами самими закрыта!
«По-моему, я наступил на его самую больную мозоль — это раз! А во-вторых, он меня вроде знает?! Нет, точно знает! Но откуда? Ведь когда погиб настоящий фон Верт, этот Зигмунд еще мальчонкой по замку бегал и даже служанок за мягкие места не щипал», — Андрей молчал, с улыбкой глядя на фон Райтенберга. Тот воспринял ее совсем иным образом.
— Я вижу, вы меня тоже узнали, ваша светлость! Да, вы меня крестили, ваш крестик всегда ношу на шее. — Рыцарь продемонстрировал Никитину серебряный крестик, вытащив его за надежный и прочный гайтан. Затем убрал обратно и заговорил быстрее, словно боялся, что его могут остановить, а потому глотая звуки.
— Таким же вас я запомнил много лет тому назад, когда из нашего замка вы отправлялись на Каталаунские поля! Потому скажу сразу честно и прямо — я получил благословение своего немощного отца, чтобы отдать старый долг за него! За неделю добрался сюда, чуть ли не загнав по пути своих лошадей. Нет, нет, ваша светлость — какой-либо поединок между нами невозможен, — сразиться против крестного, значит, совершить грех отцеубийства. Лучше убейте меня, если считаете моего отца виновным! — С каждым произнесенным словом молодой рыцарь распалялся все больше и больше. Лицо раскраснелось, а глаза горели.
«Блин горелый! Везет же мне на кровников! Еще один со старыми счетами прибыл, как пан кастелян с переломанной ногой. А я, грешный, даже не знаю, в чем перед ними настоящий командор провинился. Ну, фон Верт, ну щучий сын, да сколько же я буду по твоим долгам платить?! Надоело уже», — с той же застывшей на лице улыбкой взирал Никитин на все еще преклонявшего перед ним колено рыцаря.
— Не знаю, смогу ли я принять у тебя присягу ордену Святого Креста, сын мой, коли ты говоришь такие слова его последнему «хранителю» и главе прямо в глаза!