Крестоносец
Шрифт:
— Ну, еще ушицы?
Ратников ухмыльнулся:
— А вина что, нету?
— Вина? Да найдем. Посейчас, велю принести… Эй, Славко!
Подбежал какой-то поджарый парень, смуглый, чернявый.
— Вина принеси… взять, знаешь где.
Молча кивнув, парень ушел… вернулся через минуту, с кувшином и тремя кружками…
— Ну, и мы с тобой выпьем… — ухмыльнулся Игнат. — Я и дружок наш, Никифор. Давно уже его здесь ждем. Заждались… Да вон он идет!
Михаил обернулся и непроизвольно вздрогнул: со стороны озера,
— С кем это ты вино пьянствуешь, Игнате? — увидев Ратникова, лодочник неприязненно скривился — узнал.
— А — этот? — Игнат хохотнул. — Это друг. Плесковский. Все здешние места знает.
Никифор вдруг осклабился и схватился за нож:
— Местный, говоришь? Места знает? Он, между прочим, про все места здешние у Айны расспрашивал, а та девка с немцами знается. Так что зря ты с ним вино пьешь, Игнат. Никакой он не друг — предатель!
— Предатель, так предатель, — поставив кружку наземь, Игнат равнодушно пожал плечами и, обернувшись к своим, скомандовал. — Хватайте его. Предатель, так предатель. Интереснее будет поболтать!
Глава 10
Осень — зима 1241 года. Чудское озеро
Колобок
И спасались бегством все… если не хотели стать жертвами…
Ну вот, надо же так глупо попасться! Называется — из огня да в полымя. И ведь сам, сам во всем виноват, внимательней надо было быть, глядеть в оба.
Игнат сразу же провел допрос — говорил уже не так, как прежде, а по-другому, с угрозами и пристальным взглядом. Много чего интересовало этого хваткого мужика: кто в Новгороде предатель? Кто связник, через кого уходит информация в Орден?
То же еще, вопросы — как будто не ясно! Купцы — они в эти времена были главными поставщиками информации, шпионами. А кто из бояр — тут Ратников пожимал плечами — в таких высоких кругах не вращался.
А Игнат — и тот, второй, в синем плаще, Никифор — наседали, вели допрос можно сказать, неотрывочно: есть ли сообщники здесь, на Чудском? Во Пскове? Кто непосредственно связан с ними в Ордене? Почему Михаил плыл именно сюда? Зачем, ведь скоро зима и на озере встанет первый лед — тогда какое-то время с островков вообще никуда не выберешься…
У Миши уже голова разболелась от всех этих расспросов, и даже появился точно такой же соблазн, как при беседе с братом Дитмаром — выдумать всего как можно больше, пускай себе проверяют, ищут, а пока суд да дело, что-нибудь и придумается, может, и побег выгорит… Куда вот только теперь бежать-то? И так крестоносцы ловят, теперь вот, еще и новгородцы будут. А ведь эти люди Мише не чужие, почитай — земляки.
Господи! А ведь есть и еще одни землячки, черт бы их побрал! Чего
— Кнут Карасевич, Кривой Ярил? — Игнат и Никифор озадаченно переглянулись. — Это еще кто такие?
— Кривой Ярил — Мишиничей человек верный, тиун иль еще кто — точно не знаю.
— Но, но! — неожиданно взъярился Игнат. — Ты на знатные роды-то не наговаривай! Сам знаешь — такие наветы только под пыткой проверяют.
А вот тут он врал! По новгородским законам применение пыток было запрещено, по крайней мере — официально.
— А второй, Кнут, он кто? — требовательно посмотрел прямо в глаза Никифор. — Тоже скажешь, что боярских родов человече?
— И скажу! — Михаил ухмыльнулся. — Сами думайте — у кого еще важные сведения имеются, как не у бояр? Про Мирошкиничей род, поди, слыхали?
— Ну ты и плут! — покачав головой, неподдельно восхитился Игнат. — Со всеми боярами нас перессорить хочешь? Смотри-ка, и Мишиничи у него предатели-переветники, и Мирошкиничи? Все знатные роды перечислил? Никого не забыл? Может, еще Онциферовичей сюда приплетешь? Или самого посадника?
Не верили… Что ж — их дело.
Впрочем, нет — приметы Кривого Ярила и Кнута Карасевича Никифор тщательно записал в небольшую грамотку:
— В Новгороде поглядим. Может, и потолкуем.
Связав пленнику руки сыромятными ремнями, они пока поместили его в шалаше, рядом с ладьею. Все, как полагается, — приставили для охраны часового, молодого веселого парня, старательного напускавшего на себя серьезный, приличествующий сложившейся обстановке, вид. Звали парня Афоней, Афанасием — именно так обращался к нему Игнат.
— Смотри, Афанасий, в оба! Переветник хитер — чуть что, враз сбежит.
Парень лишь усмехнулся, показав белые зубы:
— Ницего, дядько Игнат — у меня не сбежит!
«Ницего» — новгородский, новгородский говор…
Как стемнело, костерок притушили, видать, опасались в открытую жечь, днем-то дымок развеивал ветер, а вот ночью, во тьме, пламя не скроешь — далеко видать.
Афанасия никто не сменил, то ли забыли, то ли не сочли нужным, парень так и проходил всю ночь вокруг шалаша с пленником. Не спал, даже не пытался — упертый. Утром, как рассвело, вывел «переветника» на моцион, деликатно отвернулся, но местечко подобрал открытое, не сбежишь — живо достанут стрелою.
Утро выдалось хмурым, промозглым. Все небо обложили низкие темно-серые тучи, накрапывал холодный, пополам со снежной крупой, дождь.
Парни разложили костер, наскоро перекусили, пленнику от их щедрот достались остатки ушицы. Затем, поплевав на руки, под руководством Игната спустили на воду отремонтированную лодейку да принялись быстро собирать на берегу скарб — скатали шатер, затушили костерок, подобрали манатки и копья.
Довольно потянувшись, Игнат обернулся к пленнику:
— Ну? Что сидишь? Пошли.