Крестоносец
Шрифт:
— Чтоб у моего соседа хоромы сгорели и все коровы сдохли!
Пацан засмеялся:
— Уж поищу, ла-адно.
— Эй, эй, подожди… Как звать-то тебя?
— Микитка.
— А где меня потом найти, знаешь?
— Не-а… — парнишка озадаченно поковырял в носу.
— Эх ты, чучело!
Покачав головой, Ратников назвал постоялый двор, где поселился, и, немного подумав, добавил:
— И еще… приятелям своим скажи, да и так, по всему торгу… Мол, на постоялом дворе том, писец есть… за мзду малую прошения, жалобы пишет. Зовут — Путин. Владимир, в крещении — Димитрий. Запомнил?
— Чего ж тут не запомнить-то?
— Ну,
— А вона, там… за посудным рядком.
— Понял, — Миша кивнул и, посмотрев вслед убегающему мальчишке, деловито зашагал на торг.
Зима — самое время для торжищ! Реки-дороги встали, где раньше болотина — теперь удобный санный путь — езжай, не хочу! Вот и ехали ухари-купцы, торопились, везли. Из Риги, Ревеля да германских земель — штуки доброго сукна, зерно, кованые клинки (ими, несмотря на римского папы запрет, из-под полы торговали), вино — рейнское и мальвазеицу, селедку в крепких покатых бочонках; из свейской землицы — то же зерно и сельдь, а еще — медь в звонких полукруглых крицах; из Смоленска, Дорогобужа, Полоцка — воск, мед, меха — то, правда, не во Псков, а так, транзитом… Добрых рабынь тоже можно было купить — в основном, у восточных, ордынских, гостей, хотя и свои живым товаром не брезговали, работорговля — занятие почетное, прибыльное, Михаил даже не думал, что оно так вот сильно распространено — все в голове сидело: феодализм, феодализм… а вот, вам — и рабы — пожалуйста, сколько душе угодно и за вполне приемлемую цену!
Нужна девушка для хозяйства — постирать, сварить, еду приготовить? Пожалуйста, иди — покупай. Можешь ее и наложницей сделать — красивые, правда, дороже стоят — только жениться не вздумай, по «Русской Правде» кто рабу в жены взял — сам рабом стал. Хочешь рукодельниц — тоже купи, хочешь даже детей — на вырост, дешево очень.
— А такие, красивые молодые девы есть? — Ратников задержался у небольшой группки согнанных для продажи людей.
Было их, правда, немного, и в основном — дети: бледные, худые, синие от холода мальчики и девочки. Работорговец — дородный смоленский купчина в мохнатой нагольной шубе и лисьей шапке — при виде потенциального покупателя заулыбался, забегал:
— Ах ты, батюшка, проходи, посмотри. Эвон, девоньки пригожие… не смотри, что маленькие — год два и вырастут. Сейчас — дешево, за трех полгривны возьму, а как подрастут — куда дороже выйдет! Да ты не сомневайся, друже, товар хороший, справный…
Ратников отвернулся и сплюнул:
— Тощи больно! Больше съедят, чем от них толку.
— Да ты посмотри, экие красавицы… А что тощи… Эй, Манька — а ну, заголись!
Девчушка лет четырнадцати спокойно, без всяких эмоций, сбросила на снег полушубок и вздернула кверху платье. Бледное, несколько осунувшееся лицо ее не выражало никаких чувств, серые большие глаза с полным безразличием смотрели куда-то вдаль — на церковь, и дальше, на Кром, на голубое январское небо.
Миша лишь головой покачал:
— Я же говорю — тоща больно. Да и мала… У тебя настоящего-то товара что, нету?
— Да был, — работорговец махнул рукою, и девчонка быстро оделась. — Как раз перед Рождеством привозил… Да бери этих, других-то я на заказ — сразу скупают.
— Скупают?! — насторожился Ратников. — Это, интересно,
— Да есть тут…
— Холодно как! — Миша похлопал себя руками. — Может, в корчму зайдем — сбитню выпьем?
— В корчму? — купчина немного подумал и кивнул. — А пожалуй. Посейчас, распоряжусь тут…
Подозвав высокого худого парня — по всей видимости, приказчика, — работорговец приказал ему убрать пока весь товар «в амбарчик»…
— Печь-то стопили?
— Дак, как раз посейчас и стопили, батюшка, — поклонился парень.
— Ну вот, пущай там пока одна часть сидит, греется, а то перемрут и будем мы с тобой, Акулин, в убытках.
— Не перемрут, — Акулин неожиданно улыбнулся. — Ужо, натопим жарко. Покушать бы им что?
— Рановато еще — покушать, — охолонил купец. — После обедни поглядим… покормим… к тому времени, может, Бог даст, и купят кого…
Миша только головой покачал от такого расклада, хотя, в общем-то, все было чисто по-купечески логично. Чего зря кормить? Может, и в правду купят?
— Вон там, за углом, корчемка славная, — улыбался на ходу купчина. — Блины там, ушица.
— А пиво-бражка есть ли?
— Да, я чаю, найдется. А ты что же, друже, не здешний?
— Проездом, — Ратников не стал вдаваться в подробности. — Далеко еще идти-то?
— Да вон, видишь ворота?
Туда, в распахнутые настежь ворота, и вошли в числе многих прочих. Располагавшаяся сразу за деревянной церковью святого Иоанна Крестителя корчемка оказалась заведением шумным и, судя по количеству людей, весьма популярным среди торговцев с ближайшего рынка, артельщиков и всех прочих посадских.
Несмотря на постоянно открывающуюся дверь, внутри было тепло и уютно, правда, несколько душновато — вьющийся от топившейся печи дым уходил в волоковое окно под крышей.
Для начала заказали сбитню, бражицы и блинов с ушицей из белорыбицы, ну, еще пару пирогов с визигой и две краюшки хлеба. Хоть нынешнее лето и выдалось слишком уж знойным и неурожайным и все окрестные села голодали, но во Пскове хлеб был — привезли купчины. Правда — очень и очень недешево, пожалуй, по нынешним временам за пуд ржи можно было прикупить с десяток красивых рабынь.
Миша нынче решил не мелочиться — у него еще оставалось полсорока беличьих шкур — вервиц. Да и жемчуг имелся, правда, мелкий — так это и хорошо, платить удобнее. Писать жалобы оказалось неожиданно прибыльным делом. Не то чтоб можно было разбогатеть, но на жизнь хватало.
— Ну, за знакомство!
Работорговец — звали его Николай, Николай Скородум — привез свой товар из Смоленска. Часть девок продали в холопство по суду, часть — за долги, а некоторых Николай и сам подобрал по дороге, в голодных деревнях, чем, можно сказать, спас девчонок от смерти.
Вообще, он оказался очень неплохим и дружелюбным человеком, этот смоленский торговец людьми. Даже жалостливым.
— Понимаешь, Миша, — сняв шапку, жаловался новый знакомец. — Стою вот сейчас на торгу — себе в убыток! Мне бы домой — так товарец не продан. А некогда уже!
— Так ты их отпусти, — закусывая пирогом, посоветовал Ратников. — Вообще отпусти, так, забесплатно — все равно ведь толку нет. На волю!
— Шутишь! — работорговец испуганно перекрестился. — Нешто на мне креста нет? Нешто я их прогоню на верную погибель? Помрут ведь — кому они нужны-то?