Крестопор

Гартон Рэй

– Прекрати, Кевин, прекрати!

Он медленно повернулся к ней, спина его напряглась.

Мать перебирала пальцами золотую цепочку на шее, ее рука дрожала, грудь быстро поднималась и опускалась, рот представлял собой прямую линию, подергивающуюся в уголках. Макияж размазался по глазам, а волосы были взъерошены.

– Теперь послушай меня, - сказала она низким, неуверенным голосом, губы ее почти не двигались.
– Если ты хочешь жить здесь, если ты хочешь, чтобы мы тебя поддерживали, ты будешь ходить в школу каждый день, получать хорошие оценки и, самое главное, ты будешь следовать правилам, установленным в этом доме. У нас не существовало никаких

правил, я знаю, и это было большой ошибкой, но теперь они есть, и первое из них - никаких наркотиков... в этом... доме. Если ты хочешь делать это, когда ты станешь самостоятельным, хорошо, но...

Кевин начал искать в разбросанных ящиках кассету с демо-записью.

– ...послушай меня, ты не будешь заниматься подобными вещами, пока... Кевин, что ты делаешь?

Кассета лежала под стопкой нижнего белья. Он подхватил ее в руку и повернулся к ней лицом, прорычав:

– Я убираюсь на хуй из этой сраной дыры!

– Кевин, сейчас придет твой отец, и мы поговорим о...

Он обошел ее и вышел из комнаты, но она последовала за ним по коридору.

– Кевин!
– позвала она сквозь гневные всхлипывания.
– Если ты не исправишься, ты не останешься в этом доме. Есть места, куда мы можем тебя отправить, где ты будешь жить, пока не научишься...

– Заткнись!
– крикнул он, торопливо спускаясь по лестнице. Во рту у него пересохло, голос был хриплым и неровным, и он ненавидел себя за слезы в глазах.
– Просто заткнись, мать твою!
– Он вырвался через парадную дверь и трусцой побежал по дорожке к своему мотоциклу, стоявшему у обочины. Там снял с сиденья шлем и надел его, не обращая внимания на то, что мать окликнула его с крыльца.

Мотор мотоцикла заглушил ее голос. Опустив козырек, он посмотрел на нее сквозь темный тонированный пластик.

Лицо матери представляло собой искаженную маску гнева. Потекший грим от слез выглядел как кровоподтеки и плавящаяся плоть, когда она махала рукой в его сторону, а рот беззвучно открывался и закрывался, яростно кривясь вокруг зубов.

Кевин никогда не испытывал такой ненависти.

Он переехал на мотоцикле через бордюр, тротуар и заехал на лужайку перед домом, где быстро развернулся восьмеркой, разбрасывая грязь и пятна зеленой, ухоженной травы.

Выехав на дорогу, ведущую прочь от дома, он закричал от злости в блестящий черный шлем на голове.

11.

Бледный лунный свет проникал в окно комнаты преподобного Джеймса Бейнбриджа в мотеле на бульваре Пико в Лос-Анджелесе, когда он лежал в постели и заранее молился о том, чтобы Господь вразумил его и простил. В комнате было темно, если не считать слабого света, проникавшего из-под двери ванной. По ту сторону шипел душ.

На этот раз он уехал за холм, чтобы избежать возможности быть обнаруженным. Позапрошлый раз, первый, был неожиданным и произошел в его спальне в доме "Молодежи Голгофы". Он поклялся, что больше этого не повторится. Но это повторилось. И вот теперь это происходит в третий раз.

Ему хотелось плакать от стыда, и в то же время он дрожал от предвкушения.

Она была медлительной, но доброй и любящей. "Молодежь Голгофы" пошла ей на пользу. Она являлась одним из самых восторженных членов группы, с радостью делилась своими новообретенными убеждениями со всеми вокруг, не заботясь о том, как они относятся к ней в ответ, смеются или издеваются.

Бейнбридж подумал, не окажут ли их отношения на нее отсроченного негативного эффекта. Он молился, чтобы это было не так.

"Тогда прекрати это", - сказал он себе.

Но он не мог. Он являлся одиноким человеком, жаждущим привязанности. Это была часть его самого, которую он ненавидел,

но не мог игнорировать.

Бейнбридж родился в дороге и провел первые восемнадцать лет, путешествуя вместе с родителями с карнавалом братьев Мередит. Повзрослев, Бейнбридж играл в азартные игры вместе с другими карнавальщиками, научился много и часто пить и устраивал дебоши в городах, через которые они проезжали. Он полюбил виски - не только его действие, но и вкус. В редких случаях, когда виски не было в наличии, он пил что-то другое - водку, джин, даже пиво, но в мыслях он чувствовал вкус виски. Слова "алкоголик" тогда не входило в его лексикон; все, кого он знал, включая отца, пили так же сильно, если не больше. Затем в Эли, штат Невада, Бейнбридж познакомился с преподобным Мортимером Бигли, массивным, серебристоволосым проповедником. На неделю Бигли взял его под свое просторное крыло, приглашая участвовать в собраниях, даже кормил горячей едой, и тонко начал процесс отучения от спиртного, в конце концов убедив его покинуть карнавал и присоединиться к странствующему палаточному лагерю своих последователей. Это было непростое решение: карнавал являлся единственной жизнью, которую Джеймс знал. Однако встреча с Бигли заполнила пустоту, о существовании которой Бейнбридж почти не подозревал. Когда он рассказал родителям о своих новых убеждениях и решении уйти, они рассмеялись.

– О, Господи, - усмехнулся отец, - он нашел Гоооспода!

Больше Бейнбридж не видел своих родителей и ничего не слышал них.

Путешествуя с "Возрождением Бигли", Бейнбридж встретил множество других подростков, которые, казалось, испытывали ту же пустоту в жизни, что и он. Именно тогда он заметил, что нужен кто-то, кто будет обращаться исключительно к молодым людям, и он задумал заняться этим.

Странствуя с Бигли, Бейнбридж многому научился. Однажды во время перерыва между выступлениями Бигли исчез из мотеля, в котором они остановились. Он оставил записку, что вернется через день или около того, и десять долларов на еду. Бигли вернулся через два дня. Бейнбридж нашел его в номере, смотрящим в окно, со сложенными на огромном животе руками. Казалось, он погрузился в раздумья, но, повернувшись к Бейнбриджу, улыбнулся. Когда Джеймс спросил Бигли, где тот пропадал, тот ответил: "Я был в отъезде". Затем, после минутного молчания и со слезами на глазах, добавил: "Сынок, всегда помни, что Бог знает все, что ты делаешь, и от Него ничего нельзя скрыть. Но Он также понимает больше, чем мы иногда думаем. Например, нужды одинокого человека. Он понимает, и я верю... надеюсь... Он прощает".

Бейнбридж не понял его тогда, но теперь до него дошел смысл этих слов.

Душ в ванной комнате смолк. За дверью послышался шорох, затем повернулась ручка. Когда дверь открылась, свет в ванной погас, и она шагнула к кровати, ее тело было чистым и обнаженным, на круглых грудях блестели бисеринки влаги, сверкавшие в лунном свете. Когда она забралась под одеяло и коснулась его, у него закружилась голова, и он снова начал беззвучно молиться, прося прощения снова и снова, произнося ее имя.

– Никки... о, Никки...

12.

Этот вечер выдался очень беспокойным для Мэллори.

Прежде всего, с Кевином творилось что-то неладное. Он был молчалив с тех пор, как заехал за ней, молчалив и задумчив. Да и о месте встречи он говорил очень скрытно, и ей это не понравилось. В квартире Фила он никому не пояснил, куда они направляются, только сказал, что все должны следовать за ним.

Перед тем как покинуть квартиру, Мэллори тихо поинтересовалась у него, что случилось. Он ответил лишь молчаливым, неопределенным покачиванием головы, и она поняла, что больше спрашивать не стоит.