Крестовый отец
Шрифт:
– Варгань прописку, Скок! – лениво дал отмашку Ильяс.
– Ты марафетчик? – прикидывая, с чего начать жестокий ритуал, абы что спросить, поинтересовался Скок.
Но тут набатом застрочила батарея. Сигнал шел то ли из соседней камеры, то ли через одну. Батарея требовала ответа.
– Ответь, что после… – Скок уже начал задавать подначный вопросец, но батарея изрыгала квакающие мешающие звуки, призывая на неотложный сеанс тюремной связи. – Ладно. – Скок скрипнул желтыми от чифиря зубками. – Стой здесь и никуда не уходи.
«Ага, типа грибковый местный юмор, – подумал Антон. – Понимаем».
Скок,
– Сорок вторая на проводе! Сорок вторая слушает! – А дальше уже прижался к днищу кружки ухом, как доктор к впалой груди больного.
Батарея поведала ему нечто такое, что Скок крепко переменился в лице. Под общее гнетущее молчание подчапал к Ильясу, привстал на нижний ярус и отшелестел новость рыбьим шепотом.
И тут случилось совсем уж небывалое. Ильяс сам, не кто-нибудь, а сам Ильяс, по-горилльи вальяжно сполз со второго яруса, бормоча насупленно под нос:
– Плохие люди. Веселья не дают! – Сгреб матрас с нижней шконки и выложил в проход. И кивнул на освободившееся место Антону. – Здесь кантоваться будешь. – И без каких-либо объяснений забрался обратно.
Антон выслушал текст как само собой разумеющееся, протопал вперед и раскатал матрас на непоследнем месте.
– Скучно, урки. Душа карнавалу просит. А чем мы хуже, чем в Бразилии? Скок, найди волну постебнее и вруби погромче! Сухарчик, твой на выход! – прогундел Ильяс голосом малость более сердитым, чем обычно.
Человек со странным прозвищем Сухарчик вылез из-под нар и вышел в проход. Скок, уже, типа, забыв про Огненного пилота, крутил колесо настройки. Приемник, занимающий почетное центровое место на посудной полке по-змеиному шипел, трещал, подсвистывал, выплевывал обломок мелодии или ди-джейский взвизг и вновь захлебывался шипением.
– Во, ништяк! – радостно осклабился Скок. – «Шансоныч»! Подо все ихнее, Ильяс, карнавалина набухает! Сготовься, Сухарчик! – В сторону растыкивающего нехитрый скарб Антона он старался не оглядываться, будто стеснялся.
Закончилась реклама, убеждающая купить кирпич, и пошло инструментальное вступление. Под него, поправив замотанные изолентой очки, долговязый Сухарчик описал кружок, подняв кверху руки, шевеля пальцами.
Приемник грянул заводную цыганщину:
Ветер по чистому полюЛегкой гуляет походкой.Сухарчик передернул плечами, невыразительно свистнул и замолотил по воздуху руками, ногами выкаблучивая нечто чечеточное.
Спрячь за решеткой ты вольную волю,Выкраду вместе с решеткой!Сухарчик принялся выбрасывать перед собой длинные ноги, успевая хлопать под ними в ладоши.
«Чума», – подумалось Антону.
– Вприсядочку! – потребовал Ильяс.
Приемник накручивал надрыв:
Выглянет месяц из лома,Спрячется за облаками.Сухарчик беспрекословно пошел вприсядку, то есть опустился на корточки
Обитатели камеры, разом забыв про Огненного пилота, вовсю прихлопывали в такт, присвистывали, подбадривали: «Жги! Наяривай! Гуляй, Расея!»
«Вот оно – попрание человеческого достоинства», – Антону сделалось тоскливо.
Где, за какими горамиСкрылись туманные дали?Очки Сухарчика, удерживаемые предусмотрительно примотанной к дужкам веревкой давно уже болтались на груди. Плясун сейчас выдавал лезгинку, похожую на утреннюю гимнастику.
Спрячь за горами цыгана гитару,Выкраду вместе с горами.На последнем куплете:
Знал я и бога, и черта.Был я и чертом, и богом, —к Сухарчику присоедилось нечто, невесть откуда выскочившее: в цветастой юбке, голубом платке и с плохо выбритой харей. И плавно закружило вокруг танцора, кокетливо поводя плечами.
Спрячь за высоким забором девчонку,Выкраду вместе с забором.Най, лай!Ла-ла-лалай!Ла-ла-лай-ла-лала-лай!Пот заливал коричневую, застегнутую на все пуговицы до горла рубашку Сухарчика. Но танцор честно отплясал до последнего аккорда.
– Эй, Сухарчик, лови! Заработал!
От воровской шконки прилетела пачка печенья, которую Сухарчкловко поймал налету, no-концертному поклонился Ильясу и полез на свое место под нары.
– Скучно, урки! – потянулся на койке Ильяс. – Чего бы еще придумать?
И, как раз под завявшее настроение Ильяса, приемник выдал песню с грустинкой:
А в таверне тихо плачет скрипка,Нервы успокаивая мне,И твоя раскосая улыбкаВ бархатном купается вине…2
Уголовник – как сорняк, что на ползи выпалывали. Или, Игорь помнит хорошо, как отстреливали волков в тот год, когда с чего-то наплодилось их до дури. А раз даже на конюха Потапыча набросились, когда тот не дошкандыбал с конюшни домой и бухой отрубился в сугробе. Хорошо – вовремя проснулся, протрезвел и сиганул через чей-то забор, отделавшись одним разодранным тулупом. Заготконтора даже выплачивала за каждую шкуру деньги, чтоб поощрять охоту. Так и уголовники – те же волчары, которых расплодилось в последние годы до невозможности, пора вести отстрел, И выходит, за шкуру уголовника Игорь справедливо получил награду. Теперь они с женой не только мечтать могут, что переедут в новую квартиру, а уже и переезжать.