Крестовый перевал
Шрифт:
Я вскидываю на мальчишку беспокойный взгляд: неужто гомосятина?…
— …Знаешь, как он отзывается о своей теще?
Фу-ух, пронесло…
Пожимаю плечами: откуда мне знать о перлах какого-то Базылева?
— Моя теща, говорит он, малость смахивает на графа Дракулу: только клыки побольше, глаза поменьше и шерсть из ушей торчит, — громко хохочет Ткач. Потом долго смотрит вслед вихляющей задом красотке и философски замечает: — Да и вообще, Паша… рановато мне обручальное кольцо в нос вдевать.
Искоса поглядываю на ту же задницу и ловлю
— Ладно, с бабами разбирайся сам. Ну, а что ты собираешься делать дальше?
Он удивленно замирает с поднесенным к губам бокалом. И сбивчиво лепечет:
— Мне надо… Я хотел успеть сегодня в одно место…
— Я в глобальном смысле: в следующем году, в ближайшей пятилетке?
— А-а, — откидывается тот на спинку пластикового стула, — это сложный вопрос. Намереваюсь заработать кучу денег и свалить в свободную страну с мягким субтропическим климатом…
Допиваю пиво, аккуратно ставлю пустую кружку на стол и знаком велю официанту повторить.
— А не боишься расшибить лоб из-за своих амбиций?
Он надменно скалится:
— Амбиций? Хех… Как бы объяснить, попроще?…
— Попробуй. А я уж напрягусь и постараюсь понять.
— Паша, дело в том, что твое поколение неверно толкует многие элементарные понятия.
— Мое поколение? Да ты младше меня и Андрея всего на десяток лет!
— Десять лет — это целая пропасть и достаточный срок для формирования колоссальной разницы во взглядах, — снисходительно замечает гений криминала. — Взять хотя бы такой пример: вы считаете слово «амбициозный» — негативным, ругательным. А здоровые амбиции — позитивное явление. Да и не только в языке дело. Тут и психология, и менталитет, и быстротечность трансформации нашего общества…
Он такой умный и начитанный, что порой тянет засветить в ухо. Но я не могу: общественность не поймет и внутренний голос осудит. Приходится сдерживаться.
— Знаешь, любезный, слово «гей» придумали обыкновенные пидарасы. Поэтому давай-ка по-простому, по-русски…
Мы заказываем еще пару кружек и лениво спорим. Я что-то говорю о неизменности духовных ценностей. Юрка доказывает необходимость их корректировать и все чаще посматривает на часы…
Допив пиво, прощаемся.
Пожимаю его узкую влажноватую ладонь и спрашиваю в упор:
— Ты ничего не забыл?
Молодой человек опять теряется, будто его застают за мастурбацией в общественном сортире.
— Нет… не знаю…
— А ты подумай. Включи свою феноменальную память.
Глазки беспокойно бегают, пальцы судорожно теребят кнопки мобильника…
И вдруг вспышка озарения.
— Как я мог забыть! — закатывает он глаза к синему небу. — Послезавтра же Андрюхина годовщина!..
— Вот-вот. Надо бы встретиться более основательно и вспомнить Андрея.
— Спасибо, что напомнил, Паша! Я все организую. И тетка будет довольна, и Серафима…
Хм… Иногда в глазах этого сорванца мелькает что-то человеческое.
Возвращаясь
Глава четвертая
К назначенному часу я приехал в Заводской район и стою перед дверью в квартирку своего армейского друга. Открывает Юрка; во взгляде смесь надменности и сарказма. Но сейчас не тот случай — он сдержанно кивает и приглашает войти.
В прихожей появляется Серафима — красивая статная брюнетка лет двадцати восьми, так и не успевшая стать законной женой Андрея. Тетя Даша прибежала с кухни на полминутки — обняла, расцеловала, всплакнула и снова отправилась к плите. Юрка подталкивает ко мне хрупкую, как апрельская сосулька, девушку. Коротко постриженные черные волосы, приятная смешливая мордашка с голубоватыми глазами, джинсовая юбчонка длиной «покуда мама разрешает», стройные босые ножки с ровным волжским загаром. Такое впечатление, будто из одежды на ней только юбочка да тонкая просвечивающая футболка. А вместо нижнего белья — заколка в волосах и ярко накрашенные губы. Типичная представительница «поколения Pepsi».
— Знакомься. Это моя новая блондинка.
Забыв о вечных Юркиных приколах, пытаюсь отыскать хотя бы одну прядь светлых волос на голове девушки. Тщетно. Темна, как украинская ночь.
— Она по содержанию блондинка, а не по форме, — подсказывает Ткач.
Посчитав знакомство состоявшимся, делаю шаг в сторону Серафимы: хочу расспросить ее о жизни, о новостях. Гражданскую жену Андрюхи я все-таки знаю давненько, а Юркин переменный состав меня интересует мало. Однако молоденькая «блондинка» взвешивает мою крупную фигуру уважительным взглядом и бодро протягивает руку.
— Я Ирэн. Юрец много о тебе рассказывал. И о старшем брате тоже.
— Да? — искренне удивляюсь, осторожно пожимая маленькую ладошку. — Стареет наш Юрец — раньше за ним сентиментальности не замечалось…
В прихожей, гостиной и крохотной кухне практически ничего не изменилось. Меньшую из двух отдельных комнат занимает Дарья Семеновна, бoльшую Андрей когда-то делил с младшим братом. И вот уже четыре года в ней безраздельно хозяйничает Юрка, сделавший неплохой ремонт и прикупивший дорогую мебель в современном стиле.
В левом углу гостиной, рядом с выходом на балкон, поблескивает черным лаком древнее пианино, принадлежащее хозяйке квартиры. Она давно не играет на нем, а чтобы племянник не доставал с требованием выкинуть ненужный инструмент, использует лакированные поверхности в качестве выставочной площадки. В обычные дни на крышке красуются портреты и групповые изображения далеких предков, родственников, одноклассников и подружек. Сегодня же на ней сиротливо стоят всего две рамки: с фотографиями покойной сестры и Андрея в офицерской форме.